Книга Правила крови - Барбара Вайн

Я не люблю епископов и поэтому не вхожу в Палату до окончания молитв. Их всегда произносит один из епископов — их тут двадцать четыре плюс два архиепископа, и смена каждого продолжается неделю, — однако сегодня лишь немногие придерживаются стиля, который ассоциировался с Высокой церковью[4]времен юности моего отца. Я вхожу в Палату лордов вместе с потоком людей из вестибюля и занимаю свое место в третьем ряду от начала поперечных скамей для независимых депутатов, на стороне духовенства. Строго говоря, эти скамьи не поперечные — поперечные располагаются в центре, параллельно столу секретарей и трону, — а являются продолжением скамей правительства, позади их мест на передней скамье, предназначенной для членов тайного совета. Здесь часто сидят лорд Каллаган и лорд Хили, но сегодня их нет. Мой дед тоже занимал место на поперечных скамьях в тех редких случаях, когда присутствовал на заседаниях — он называл себя независимым и представителем богемы. Мой отец и Генри были твердыми приверженцами правого крыла, убежденными консерваторами.

Когда в возрасте одиннадцати лет я впервые вошел сюда и как наследник своего отца (достопочтенный Мартин Нантер) сел на ступенях трона, этот зал показался мне необыкновенно уродливым, его готика — нелепой, а цвета — грубыми, особенно небесно-синий ковер и кроваво-красные кожаные сиденья скамей. Позолота трона — тоже слишком яркая, так что больно смотреть — напомнила мне декорации к спектаклю об Аладдине, который я видел на Рождество. Тридцать пять лет назад готика все еще была немодной и считалась дурным вкусом. Особенно мне не понравились витражи с чистыми, яркими цветами — красные, зеленые, синие и желтые. И я был слишком юн, чтобы полюбить резные фигурки львов и единорогов, венчающие столбики барьера. Теперь мое мнение изменилось, хотя я не совсем согласен с тем, кто назвал Вестминстерский дворец самым красивым зданием Лондона. Он действительно красив, и я буду скучать по нему, когда уйду отсюда. Мне будет этого не хватать: как я похлопываю по блестящей голове единорога в проходе латунного барьера, который мы называем «решеткой», отвешиваю поклон в направлении трона и балдахина (несуществующего, воображаемого, только пустого пространства, того места, которое занимает королева, когда присутствует на заседании) и поднимаюсь по ступенькам к своему месту. Скамьи заполнены, поскольку сегодня первый день второго чтения законопроекта в Палате лордов. Первое чтение является простой формальностью, так что второе чтение очень важно, и страсти тут будут кипеть нешуточные. Многие наследственные пэры понимают, что их время ушло, что мужчины и женщины — наследственный титул может переходить и к женщинам, хотя такое случается редко — не должны иметь права принимать законы страны просто потому, что их прародитель был союзником короля в войне или прародительница спала с монархом. Большинство из них станут обсуждать вовсе не это, а то, каким будет Парламент после них, грубые разговоры о том, что «пора от них избавиться», и потерю привилегии есть, пить и курить в Парламенте и пользоваться его библиотекой — другими словами, клубных прав.

Но сначала вопросы. Один — о железнодорожном сообщении, другой — о ядерном оружии, а затем — мой. Секретарь Палаты лордов встает и объявляет: «Лорд Нантер». Я говорю: «Милорды, прошу позволения задать вопрос, стоящий напротив моего имени в повестке дня», — но не произношу его, поскольку вопрос напечатан и все могут его прочесть.

Министр отвечает, что Юбилейная линия метро, вне всякого сомнения, будет завершена. Я обязан задать дополнительный вопрос — многих пэров такая необходимость заставляет нервничать, если только министр не опередил их и уже не ответил на него заранее. Кроме того, можно формулировать дополнения в письменном виде, но не зачитывать их вслух. В первый раз я немного запутался, и консерваторы принялись скандировать: «Не читать, не читать!» Тогда я дал себе слово больше не задавать устных вопросов, но, естественно, не удержался, а потом еще и еще раз, и теперь меня это не очень волнует. А скоро вообще перестанет волновать, хотя к тому времени меня уже упразднят.

Я встаю и спрашиваю, в курсе ли министр, что попасть к Куполу тысячелетия можно только на метро и автобусе, и если пуск Юбилейной линии задержится, то будут предприниматься попытки добраться туда на машине, что создаст серьезные неудобства, поскольку там практически нет места для парковки. Тем не менее я воздерживаюсь от резких выражений, поскольку хоть и не встаю на сторону правительства официально, но симпатизирую ему и почти всегда голосую в его поддержку. Министр (вежливый человек, которого невозможно смутить) повторяет свой ответ и прибавляет, что линия метро будет закончена, а станция Норт-Гринвич откроется не к 31 декабря, а уже в октябре. Теперь наступает очередь других пэров, чем они и пользуются, — естественно, далеко отклоняясь от темы и бомбардируя министра вопросами о том, почему Северная линия метро так плоха и становится все хуже, будет ли Купол тысячелетия временным или постоянным сооружением и когда правительство предпримет меры по ограничению численности автомобилей в столице. Каждому устному вопросу и его дополнениям отводится по семь с половиной минут, чтобы мы могли уложиться в полчаса, и поэтому мы вскоре переходим к последнему вопросу, связанному с электронной почтой.

Сегодня галерея для публики переполнена — как и места для прессы, а также места за барьером, где со «светской» стороны располагаются гости пэров, а с «духовной» — получившей свое название из-за того, что тут сидят епископы, как, впрочем, и члены правительства, — супруги пэров. Как выразилась вчера газета «Санди таймс», реформирование Палаты лордов — это щекотливая тема. Я погружаюсь в мысли о Генри. Он представлял в Парламенте консерваторов, но, похоже, редко появлялся на заседаниях. Первая его речь была вполне уместной, о важности хорошей канализационной системы для здоровья, но после этого он выступал нечасто. Вне всякого сомнения, Генри был слишком занят своим исследованием крови. На гербе, разработанном для него Геральдической палатой, присутствуют (я могу ошибиться в геральдических терминах) зубчатые башни в двух четвертях, красные сердца в двух оставшихся, а также девиз «Deus et Ego», или «Бог и я», что, по утверждению Джуд, является очень плохой латынью.

Вопросы закончились, и главный организатор правительственной фракции встает и объявляет Палате, что хотя сегодня и завтра дебаты не ограничены по времени, ввиду длинного списка выступающих всем было бы лучше, если бы заднескамеечники ограничили свои речи семью минутами. Разумный и честный человек, он повторяет, что вправе лишь давать рекомендации, однако указывает, что в общих интересах было бы не затягивать обсуждение до поздней ночи.

— Время, когда Палата завершит работу сегодня и завтра вечером, полностью зависит от ваших светлостей.

Граф Феррерс, зорко следящий за любыми попытками общего руководства, встает и спрашивает, почему главный организатор всегда просит об ограничениях. Некоторые лорды будут сталкиваться с этим всю оставшуюся жизнь — так зачем же урезать обсуждение законопроекта, который направлен на то, чтобы их ограничить?