Книга 16 наслаждений - Роберт Хелленга

В их понимании я была потрепанной маленькой итальянкой – я не проронила в их присутствии ни слова по-английски и читала итальянский роман, – но было уже поздно раскрывать карты. Я успела услышать слишком много.

Например, я узнала, что они познакомились прошлым летом на каком-то писательском семинаре в Университете имени Джона Хопкинса и что обе переспали со своим инструктором, писателем-романистом по имени Филипп. Я узнала, что Филипп был лысым, но имел «большое достоинство» («как дубинка»). Я узнала, что ни одна из них не делала это по-собачьи ДФ («до Филиппа») и что они путешествовали вторым классом по совету того же Филиппа: он сказал, что так они смогут добыть больше материала для рассказов, которые они собираются писать теперь, когда разведены.

Частью их плана, насколько я поняла, было наблюдать, обращая внимание буквально на все. Возможно, они тоже искали знаки, а может быть, и нет. В любом случае казалось, что они пытались запечатлеть все детали путешествия по европейской железной дороге на страницах своих толстых тетрадей в мраморных обложках, предпринимая чисто физические усилия. Они ничего не упускали из виду, даже надписи на французском, немецком и итальянском языках, призывающие пассажиров не выбрасывать мусор из окна и не срывать стоп-кран. Все подробности попадали в их записные книжки: штраф не менее 5000 франков, срок заключения в тюрьме не менее года. И когда одна из них отмечала что-то, то другая делала то же самое: инструкция на оконном замке, как устроены подлокотники, надписи на выгоревших изображениях Шартрского собора, висевших на стенах купе над спинками сидений. (Меня саму мучил соблазн на них смотреть, но не хотелось увлекаться или прерывать их игру.)

Я уткнулась в свою книгу – «Lessico famigliare»[11]Натальи Гинсбург. Еще час прошел в большом напряжении, и я была рада, когда одновременно, тяжело дыша, как собаки после хорошей пробежки, они закрыли свои тетради и возобновили беседу.

Иоланда. Ты заметила пожилого мужчину с трубкой?

Рут. Да.

Иоланда. А экстренную остановку?

Рут. Да, я ее заметила.

Иоланда. А овец?

Рут. Каких овец? Я не видела никаких овец.

Иоланда. Ха! (Облизывая палец и рисуя воображаемую цифру в воздухе.) Там было шесть овец в чьем-то дворе. Рут. О, черт! Жаль, что Филиппа нет с нами.

Иоланда. Забирай себе Филиппа, я, пожалуй, возьму того парня в смешной шляпе.

Рут. Какого еще парня?

Иоланда. Того, которого мы видели в Меце.

Рут. Это нечестно.

Иоланда. Что ты на самом деле чувствуешь к Филиппу? Ты не думаешь, что он нас просто использовал? Я имею в виду, кто бы мог подумать в тот первый день…

Рут. Ты думаешь, он переспал и с Эллис тоже? Вот уж кому это точно было нужно. А как насчет Хельги?

Иоланда. С Хельгой – может быть. С Эллис – нет. Слишком старая и бездарная.

Рут. Ты считаешь, поэтому он и преподает на этих семинарах?

Иоланда. А ты считаешь, что мы именно поэтому туда и поехали?

(Молчание).

Рут. По-моему, я извлекла много ценного из всего этого. Я имею в виду кроме игр на сеновале. Как мне кажется, я стала замечать многое из того, что раньше не замечала.

Иоланда. Например, экстренную остановку?

Рут. (кивая). Да. Может быть, это и неважно, но я учусь наблюдать за вещами. По-настоящему смотреть на вещи. Как на эти картины. Шартрский собор. Мелочи вроде этих или тот парень в смешной шляпе. Все складывается в одну картину. Это как купить новые очки.

Иоланда. А то объявление по громкоговорителю? Ты обратила внимание?

Рут. (заглядывая в свою записную книжку). У меня только записано что-то вроде пардонне. Это все, что у меня есть об этом. А у тебя?

Иоланда. А у меня здесь пропуск. (Глядя в окно.) Я думала Франция красивее.

Рут. (листая путеводитель). Мы в Эльзас-Лотарингии. Знаешь что-нибудь об Эльзас-Лотарингии? Насколько я помню, это бывшая территория Германии – много тяжелой промышленности и добыча углекислого калия. Здесь родилась Жанна Д'Арк.

Иоланда. Кругом только возвышенности. Сколько это еще будет продолжаться?

Рут. Пока не доедем до Швейцарии, полагаю.

Иоланда. К тому времени стемнеет. Мы не увидим горы.

Наш поезд не был скоростным экспрессом и вскоре вошел в привычный устойчивый ритм, что заставило меня вспомнить о книжках из детства, в которых поезда, набирая ход, издавали звуки «чух-чух, чух-чух… ту-тууу!». Я мысленно пожала плечами и вернулась к «Lessico Famigliare».

Рут и Иоланда опять достали свои тетради и весь следующий час записывали что-то – на сей раз не так энергично, а после читали вслух свои заметки. Это меня смущало еще больше, нежели их рассказы о сексуальных шалостях с Филиппом. Смущало не потому, что это все было постыдным, а потому, что их истории, помимо моей воли, перенесли меня в тихие уголки их жизней, туда, где Филипп никогда не бывал. И они не знали, что я была там. Я оставалась совершенно невидимой. Настолько, что они даже не упомянули меня в своих скрупулезных заметках о подлинно европейских особенностях.

Рут стала читать первая, не отрываясь от своих записей. Ее отец, начала она, был завзятым моряком. Плавание было его страстью, и он знал Чесапикский залив как свои пять пальцев, от канала Делавэр до Кейп-Чарльза. Но он был слеп. Слеп как летучая мышь. Он не видел с пятнадцати лет, когда упал с лошади и ударился головой, ну что-то вроде этого. Тем не менее он продолжал ездить верхом и плавать. Он изобрел всевозможные навигационные инструменты для слепых: звуковой компас, прибор для измерения узловой скорости, радионавигационную систему Лорана-С со звуковым считыванием данных. Он всегда держал при себе человека, чтобы тот присматривал за его лодками и выходил с ним в плавание. Этот человек был его глазами. И иногда он брал с собой кого-нибудь из детей, но не мать Рут, которая боялась воды.

– Мы пробивались против ветра к порту Артур-Нерроуз вместо того, чтобы воспользоваться ветром и повернуть домой. Начинался дождь. Мелководье вскипало, и мы ударялись о волны; отец заставил меня надеть спасательный жилет, но сам на надел. Он не мог поверить, что мы не справимся, – он считал, что ему все по плечу – и однако мы не справились. Мы попытались еще несколько раз, но потом нам пришлось повернуть по ветру и взять курс домой. Когда мы разворачивались, море ударило лодку огромной волной, пришлепнув как муху, и нас выбросило в воду. Я очнулась под парусом и, придя в себя, увидела, что отец плывет в совершенно другом направлении, удаляясь от лодки в сторону залива. Я держалась около лодки – боялась поплыть за ним. Он был прекрасным пловцом, и мне бы все равно его не догнать. Я все кричала и кричала до тех пор, пока могла, – но вот поднялся такой сильный ветер, что я уже слышала собственного голоса. И тогда я закрыла глаза и стала молиться. Я молилась, чтобы отец повернул назад. Я обещала Богу: если отец вернется к лодке, то я больше никогда не буду шалить и все такое. Никаких больше мастурбаций, никакой кражи мелочи из шкатулки в комоде отца, никаких пререканий с мамой, никаких прогулов школы. Ну, вы же знаете, как дети молятся…