Книга Женская собственность - Валентин Черных

— Ты чего молчишь? — спросила Тонька.

— А о чем говорить? — ответил он и почему-то добавил: — Дело сделано.

Наверное, в ту минуту он так думал, но говорить об этом не следовало.

— Если сделано, иди гуляй! — Тонька подтолкнула, и он едва не вывалился из кровати. Но одевался он не торопясь. Надо было, наверное, сказать «спасибо» и «до свидания», но он не знал, говорят ли за это «спасибо», если уплачено, но «до свидания» все-таки сказал, ничего не услышав в ответ.

— Бесплатно второй раз дала? — спросил Сашка, как только он вернулся.

— Нет. А тебя мыться заставляла?

— Заставляла.

— Чего ж не предупредил?

— Я забыл. А правда, она смешливая?

— Не заметил.

— Ты что! Я ей рассказывал, как мы картошку продавали, чтобы заработать на нее, она так хохотала. А ты чего ей рассказывал?

— Ничего.

— Как же так? Спроси любого мужика, он скажет, что бабу надо обязательно развеселить, интересные случаи рассказать или что из прочитанного.

— А чего же ты меня и об этом не предупредил?

— Я думал, ты знал, об этом все знают.

Он тогда впервые задумался: как привлечь внимание женщины и как удержать его, если за это не заплачены деньги, но вдруг произошло то, о чем он только читал в книгах. Он влюбился.

ВТОРАЯ ЛЮБОВНИЦА

Он запомнил тот День. Осталось впечатление, как от праздника. Она вошла в класс первого сентября. Настроение у всех приподнятое, все-таки последний, десятый класс, они самые старшие в школе, и никто уже не пришел в школьной форме. Такая была традиция.

Она поздоровалась, сказала, что ее зовут Мариной, что она приехала с Украины, что ее мать работает заведующей молокоприемным пунктом, улыбнулась и спросила:

— Где мне можно сесть?

Класс молчал. Черноглазая, темноволосая, она отличалась от их светловолосых, светлоглазых девчонок. И хотя те к десятому классу округлились и у всех появились очень заметные груди, у нее грудь была больше, чем у них, и вообще она казалась молодой женщиной: если бы она вошла в класс после звонка, ее можно было бы принять за молодую учительницу.

Как при решении трудной задачи, зашевелились губы у Витьки Васильева, и он понял: или сейчас, или он уже никогда не решится, потому что это сделает Васильев.

— Если не возражаете, то можете сесть здесь, — и он показал на место рядом с собою.

Он тогда подумал, что, если она все-таки сядет с кем-нибудь из девчонок, все, конечно, посмеются над ним, но это скоро забудется. И вспомнят, если она начнет дружить с кем-то из ребят, а не с ним.

Она решала не больше двух секунд, он даже захотел, чтобы она не села рядом с ним, лучше исключить все отвлекающее в этот последний год: он собирался поступать в институт. Но она сказала: «Спасибо» — и села рядом. Он увидел, что у нее от пережитого вздрагивают пальцы, она ведь тоже принимала решение. Он улыбнулся ей ободряюще, и она улыбнулась ему. Поцеловать ее он решился через несколько месяцев, под Новый год, когда провожал со школьного вечера. Но драться за нее пришлось значительно раньше. Школу, как всегда, бросили на уборку картошки. На этот раз их поселили километрах в двадцати от центральной усадьбы в маленькой деревушке в бывшей начальной школе, которую закрыли, потому что за последние пять лет в этой деревне родились только два ребенка.

Первый день работы в поле школьники отметили традиционно. Купили несколько бутылок портвейна, танцевали под радиолу, и на танцах Васильев начал задираться. У классной доски Васильев соображал туго и медленно, и учителя, и Васильев знали, что в институт он поступать не собирается, поэтому ему ставили тройки и даже не читали нравоучений. Невысокий, широкогрудый, некрасивый, он привлекал девчонок своей надежностью и основательностью. У деревенских девчонок, как и у их матерей, была своя шкала ценностей, по которой определялся будущий супруг. То, что Васильев плохо учился, ходил в мятых штанах, не делало его хуже, его даже больше ценили: такой не оторвется от деревни, на такого не позарятся другие.

Сейчас он уже не помнил, как задирался Васильев, осталось только ощущение, что его оскорбляли обидно и грубо. Его ответ, даже самый удачный, ничего не изменил бы, потому что Васильев вызывал его на драку, драка всегда была единственным разрешением спора, он понимал, что без драки ему не обойтись, а драться ему не хотелось. Все притихли, ожидая, что он предпримет, все знали, что он никогда не дрался и против Васильева ему не устоять. Конечно, он был не слабее других, с детства помогал отцу в тяжелых деревенских работах, на уроках физкультуры выполнял необходимые по программе упражнения не хуже других. Васильев выполнял лучше, он был сильнее всех в классе, ему даже нравились самые трудные упражнения на брусьях и перекладине. Директор приобрел для школы несколько пар боксерских перчаток, мешки и груши для тренировок, но тренировать было некому. Васильев достал учебник по основам физической культуры, в котором объяснялись основные приемы бокса на силуэтах спортсменов, и разучивал эти приемы, отрабатывая удары на мешке, набитом опилками. Официально в соревнованиях Васильев никогда не участвовал, но однажды к местным в клубе стали приставать парни из ПМК — передвижной механизированной колонны. Васильев встал в боксерскую стойку, и через несколько секунд двое оказались на полу, к одному даже пришлось вызывать фельдшера, парень получил легкое сотрясение мозга и сутки отлеживался в медпункте.

По всем данным он не мог победить Васильева. Тот был сильнее, тяжелее, хотя бы по учебнику знал основные боксерские приемы и обладал сокрушающим ударом.

Но у него был опыт отца. Отца в деревне мужики побаивались и драться с ним избегали, потому что если он дрался, то всегда побеждал. Как-то он спросил отца:

— Почему с тобою боятся драться? Ты ведь не самый сильный в деревне?

— Не самый сильный, но самый оголтелый.

— А что такое оголтелый? — спросил он.

— Помнишь, к нам прибился кот? Наш Мухтар бросился на него. Обычно кот убегает от собаки, а этот не только не побежал, а напал на собаку и расцарапал ему нос. С тех пор Мухтар перестал замечать кота, потому что кот оказался оголтелым. Оголтелость — это когда противник понимает, что ты не отступишь, что будешь драться всегда: сегодня, завтра, послезавтра. Оголтелость завораживает, оголтелости боятся, потому что оголтелость — это всегда не по правилам: ты должен сдаться, а ты не сдаешься. Ты должен отступать, а ты наступаешь.

И по правилам, и по логике Васильев должен был его победить в том поединке, но не победил. Васильев встал в стойку, закрыл подбородок плечом, вытянул вперед левую руку. В боксе дерутся руками, а он ударил Васильева ногой под колено, а когда Васильев опустил от неожиданности руки, ударил кулаком, разбив одним ударом нос и губы. От ярости и обиды Васильев забыл все приемы и бросился на него, а он снова ударил его ногой. Он не помнил, сколько продолжалась эта драка, потом ребята рассказывали, что дрались они долго, и, когда все поняли, что ни он, ни Васильев не отступят и поэтому не будет ни победы одного, ни унизительного поражения другого, а это уже не интересно, их растащили.