Книга Дополнительный человек - Джонатан Эймс

Вечер первого дня начала новой жизни я окончил в греческой закусочной. Взял чашку кофе и почувствовал, как возвращается отчаяние, которое не покидало меня все лето. Жизнь со всей очевидностью превратилась в полную неразбериху – только дурак мог следовать явно устаревшей идее о том, что кто-то может устроиться в Нью-Йорке. Я почти сдался, но мысль, что у меня мало что осталось в Принстоне, заставила снова открыть помятый «Виллидж войс». Я решил посмотреть рубрику «Квартиры внаем», но все казалось чересчур дорого. И только в рубрике «Требуются соседи по квартире» мой взгляд кое на чем задержался. Я прочел следующее: «Писатель ищет ответственного мужчину-квартиранта. Не звонить до полудня. Все звонки после полуночи. 210 долларов в месяц. 555-3264».

В этом было что-то странное – позвонить самым что ни на есть старомодным образом, но в то же время это было самое дешевое жилье во всем списке «Виллидж войс», да и мысль о писателе показалась романтичной. Я снова обрел былой энтузиазм и тут же позвонил прямо из закусочной.

– Г. Гаррисон, – сказал пожилой мужской голос.

– Я звоню по поводу комнаты…

– Вы можете платить?

– Да, думаю, да.

– Чем занимаетесь?

– Преподаю…

– Можете приехать прямо сейчас? Не хочу говорить по телефону. Не выношу всех этих звонков.

Мужчина говорил резко и отрывисто, но это можно было понять, учитывая, сколько народу интересовалось комнатой. Я сказал, что могу приехать немедленно. Он дал мне адрес, и я нацарапал его на салфетке. Казалось невероятно добрым предзнаменованием, что я застал его. Он жил в Верхнем Истсайде, и его полное имя было Генри Гаррисон. Я сообщил ему, что я – Луис Ивз. Мы попрощались, я уплатил за кофе и выбежал из закусочной окрыленный. Этот Генри Гаррисон внушал надежду.

«Никакого блуда»

Я сел на шестой маршрут в направлении центра и теперь смотрел на себя в темнеющее окно поезда. Мои волосы, которые становились все реже, выглядели густыми в черном отражении, и это поддерживало мою уверенность и прибавляло хорошего настроения.

Я вышел на Девяносто шестой улице и прошел вниз по холму от Лексингтон до Второй авеню. Был ранний вечер, по-прежнему светлый, воздух приятно освежал. Город казался спокойным.

Дом мистера Гаррисона находился на Девяносто третьей, между Второй и Первой авеню. Он был пятиэтажный, кирпичный, без лифта – вдоль по улице шло около дюжины таких домов, – в маленьком вестибюле я позвонил в соответствующий звонок. В интеркоме раздался его голос, он крикнул: «Это вы, учитель?» Я прокричал обратно в микрофон: «Да, это я!» Затем интерком зажужжал, дверь отворилась, и, пока я карабкался по первому пролету лестницы, я слышал позади жужжание – видимо, мистер Гаррисон хотел быть уверен, что я вошел.

Квартира была на четвертом этаже, и, несмотря на все мои прогулки по Принстону, я слегка запыхался. Но энергии во мне не убавилось. Я нервничал, сердце стучало. Я чувствовал себя словно актер, которому предстоит прослушивание. Я хотел эту комнату! Должно быть, она была самой дешевой в Нью-Йорке. Я постучал. Услышал шарканье.

Дверь отворилась, и с легким дуновением воздуха изнутри я унюхал Генри Гаррисона прежде, чем его увидел. Это был сильный смешанный запах: нестираных рубах и сладкого одеколона; запах соли и запах сахара.

Затем я увидел его. У меня возникло мгновенное впечатление одновременно красоты и обветшания, словно элегантная комната с высоким потолком пожелтела и облезла. Он был стар, где-то далеко-далеко за шестьдесят, таково было мое первоначальное предположение, но его лицо все еще было поразительно красиво. У него был прекрасный нос. Прямой и притягательный, с великолепным кончиком – никаких крапинок или дырок. Волосы темно-коричневые, пожалуй, слишком темные, но густые, гуще, чем у меня, и зачесаны назад, как у кинозвезды тридцатых годов. Уверенный подбородок чисто выбрит, однако он пропустил, видимо по ошибке, пучок седеющих волос прямо под носом. И было кое-что в глубоких морщинах вокруг рта и в диком, любопытном взгляде темных глаз, что напомнило мне о старом уличном бомже, набравшемся под завязку, хотя я не унюхал никакого алкоголя.

– Входите, входите, – сказал он и закрыл за мною дверь. Потом протянул руку, состоялось рукопожатие, и мы снова представились друг другу, чтобы преодолеть первоначальную неловкость. – Гаррисон, Генри. Генри Гаррисон, – сказал он.

– Луис. Луис Ивз, – ответил я, и наши руки разжались.

Мистер Гаррисон не был высоким человеком. Приблизительно пяти футов девяти дюймов, одет в поношенный голубой блейзер, желтовато-коричневые запятнанные брюки и красную рубашку с концами воротника, застегнутыми на пуговицы. Воротник рубашки с левой стороны вылез из-под лацкана блейзера и походил на красный дротик.

Я был одет практически также: блейзер и штаны цвета хаки, только моя одежда была в куда лучшем состоянии. Но я не судил его за поношенность одеяния, немедленно посчитавшись с его возрастом, к тому же мне было приятно, что он видит, что я одет так же, как он, – то есть подобающе.

– Вот, пожалуйста. – Он махнул рукой. – Выглядит отвратительно, но обставлена, и даже не без роскоши.

Мы стояли в маленькой кухне. Она была загромождена, грязна и плохо освещена лампой в виде цветка. Кухонный стол на самом деле был дверцей, опирающейся на два кухонных шкафчика. Справа от меня выдавался от стены очень большой буфет. На верху буфета стоял старый походный кофр, а на нем еще несколько саквояжей, которые упирались в потолок. Мне понравился кофр, он напоминал об океанских путешествиях. В углу кухни висел серебряный новогодний шар. Он сморщился, словно засохший фрукт, но все еще висел и, должно быть, являлся предметом обещанной роскоши.

Левая стена кухни представляла собой большое окно, через которое была видна гостиная.

– Позвольте показать вашу комнату, – сказал мистер Гаррисон. – И если вы не сможете вынести ее вида, мы больше не станем утруждать себя дальнейшей беседой.

По маленькой серпантинной дорожке, по которой только один человек мог пройти через хлам кухни (винные бутылки, кухонные стулья, связанные проволокой, велосипед, металлический контейнер для клюшек из-под гольфа, книги и газеты), он провел меня к правой двери.

Дорожка была сделана из полос запятнанного оранжевого ковра, как минимум двух различных оттенков. Пол под ней был из темного старого дерева, которое, как мне подумалось, очень привлекательно смотрится в нью-йоркской квартире, хотя было видно, что он гнилой. Следуя за мистером Гаррисоном, я ощутил его солено-сладкий запах – на самом деле он заполнял всю квартиру, – и он мне понравился. Он был живым.

За четыре шага мы пересекли кухню и вошли в соседнюю комнату.

– Это ваши апартаменты, – сказал мистер Гаррисон. – Боюсь, тут не слишком красиво. – Он понизил голос, и на мгновение показалось, что ему неловко от запущенности помещения, но потом он приободрился, обрел прежнюю уверенность и добавил: – Трудно найти хорошую прислугу, чтобы она поддерживала порядок.