Книга Дочь хранителя тайны - Ким Эдвардс

Он помог ей надеть зеленое пальто. Жена не застегнулась, полы висели по бокам выступающего живота. Он нашел кожаные перчатки, которые были на ней в день их знакомства. Почему-то для него было важно соблюсти такие мелочи. Они мгновение постояли на крыльце, зачарованные кипенно-белым ватным миром.

– Подожди здесь. – Он спустился с крыльца и пошел к машине, прокладывая дорогу в сугробах.

Старый автомобиль замерз; потребовалось несколько минут, чтобы открыть дверцу. Наконец она распахнулась, взметнув блескучее облачко снежной пыли. Он пошарил под задним сиденьем в поисках скребка и щетки. Вынырнув из машины, увидел, что жена привалилась к столбику крыльца и уткнулась лбом в руки. Как же ей больно, подумал он и отчетливо понял, что ребенок родится очень скоро, сегодня же ночью. С трудом подавив желание броситься к ней, он стал яростно расчищать машину. Голые руки ломило от холода. Он попеременно отогревал под мышками то одну, то вторую, но не останавливался ни на секунду и чистил, чистил ветровое стекло, капот, окна, глядя, как слетающий снег рассеивается в воздухе и растворяется в мягком белом море под ногами.

– Ты не говорил, что будет так больно, – пожаловалась она, как только он вернулся на крыльцо, обнял ее за плечи и помог сойти вниз по ступенькам. – Я сама, – настаивала она. – Это только когда схватки…

– Да-да, конечно, – кивнул он, но не отпустил ее.

У машины она коснулась его руки и показала на дом, занесенный снегом и сияющий окнами, как фонарь в ночи.

– Мы вернемся уже с ребенком, – проговорила она. – И наш мир никогда не будет таким, как прежде.

Дворники замерзли; когда он вывел машину на улицу, с заднего стекла свалилась снежная корка. Он ехал медленно, отмечая красоту Лексингтона с укутанными в толстые шубы кустами и деревьями. При повороте на главную улицу колеса заскользили на льду, автомобиль стремительно пролетел перекресток, ткнулся носом в сугроб и встал.

– Ничего страшного! – объявил он, невзирая на колотье в висках.

Хорошо хоть, на дороге они оказались единственными. Холодный руль ощущался голыми пальцами твердым, как камень. Лобовое стекло он периодически протирал тыльной стороной ладони и приникал глазом к проделанному окошечку.

– Перед выездом я позвонил Бентли, – успокаивающе добавил он, называя имя коллеги, врача родильного отделения. – Попросил ждать нас в кабинете. Так что едем к нам, будет быстрее.

Она молчала, тяжело дыша, вцепившись в приборный щиток.

– Все равно где рожать, лишь бы не в этой развалюхе, – выдохнула шутливо, переждав схватку. – Сам знаешь, я терпеть не могу.

Он улыбнулся, понимая, однако, что ее страх обоснован, и вполне разделяя его.

Всегда скрупулезный и деловитый, даже в чрезвычайной ситуации он не мог изменить своей природе: останавливался на всех светофорах, включал сигнал поворота на пустых улицах. Каждые несколько минут она хваталась за приборный щиток и начинала сосредоточенно дышать. Он косился на нее, судорожно сглатывая, нервничая как никогда в жизни. Сильнее, чем на первом занятии по анатомии, над распахнутым телом мальчика, обнажившим все свои тайны. Сильнее даже, чем в день свадьбы, когда одну половину церкви заполнили ее родственники, а в другой скромно ютилась кучка его коллег. Его родители умерли, сестра тоже.

На парковке у больницы стояла единственная машина, бледно-голубой «ферлейн» его медсестры – автомобиль консервативный, практичный и гораздо более новый, чем его собственный. О медсестре он тоже не забыл – набрал ее номер после звонка доктору. Он затормозил у входа и помог жене выйти из машины. Благополучно добравшись до больницы, оба повеселели и даже смеялись, распахивая двери ярко освещенного приемного покоя.

Медсестра ждала их. С первого же взгляда он понял: что-то не так. У нее были большие голубые глаза и бледное лицо без возраста – не то сорок лет, не то двадцать пять. При малейшем недовольстве ее переносицу прорезала тоненькая вертикальная морщинка. С этой самой морщинкой она и сообщила им новость: в пригороде, где живет доктор Бентли, совсем занесло дороги, его машина пошла юзом, дважды прокрутилась на месте и свалилась в кювет.

– То есть доктор Бентли не приедет? – спросила жена.

Медсестра кивнула. Она была высокая, угловатая и настолько худая, что казалось – кости вот-вот проткнут кожу. Умные голубые глаза смотрели очень серьезно. В больнице давно судачили, что она в него влюблена. Он не обращал внимания на глупые шутки, принимая их как неприятное, но неизбежное следствие того, что холостой мужчина и незамужняя женщина изо дня в день работают вместе. А как-то вечером он заснул за столом в своем кабинете. Ему снилось детство, родительский дом: мать выставляла банки с вареньем на кухонный стол, накрытый дешевой клеенкой; в лучах солнца из окна банки сверкали, точно драгоценные камни. Его пятилетняя сестра сидела рядышком, с трудом удерживая куклу своей слабой ручонкой. Мимолетное видение из прошлого наполнило его душу ностальгической печалью. Сейчас дом принадлежал ему, но стоял пустой со времени смерти сестры и отъезда родителей. По брошенным комнатам, которые мать отскребла до тусклого блеска, шурша, сновали белки и мыши.

Он открыл полные непролитых слез глаза и поднял голову от стола. В дверях стояла его медсестра с кротким, нежным лицом и чуть приметной улыбкой на губах. Она была очень красива в эту минуту, совсем не похожа на деловитую женщину, незаметно и сноровисто работавшую бок о бок с ним. Их взгляды встретились, и врачу показалось, что он знает ее – они оба знают друг друга – с некой окончательной доскональностью. В тот миг между ними не существовало преград; это была близость такой глубины, что он замер, оцепенел. А она вдруг густо покраснела и отвела глаза. Неловко кашлянув, расправила плечи и сказала, что задержалась на два часа, а теперь уходит. Много дней потом она избегала встречаться с ним глазами.

С тех пор, если кто-то поддразнивал его на ее счет, он всегда обрывал остряков. Она превосходная медсестра, говорил он, выставляя ладонь, словно отгораживаясь от глупых шуток, – отдавал дань уважения объединившему их моменту. Лучшая из всех, с кем мне приходилось работать. Он не кривил душой и сейчас был рад, что она с ними.

– В операционную? – предложила сестра. – Доберетесь?

Врач покачал головой. Схватки шли с перерывом около минуты.

– Этот ребенок ждать не собирается, – сказал он, глядя на жену. Тающие снежинки украсили ее голову бриллиантовой тиарой. – Твердо решил поскорее увидеть свет.

– Ну и хорошо, – стоически выговорила его жена. В ее голосе теперь звучала твердость, решимость. – Так еще интересней. Будет что рассказать… ему или ей.

Медсестра улыбнулась, и морщинка между ее бровей, не совсем исчезнув, все же сгладилась.

– Проходите, – сказала она. – Начнем с болеутоляющего.

Врач сходил к себе в кабинет за халатом, а когда пришел в кабинет Бентли, его жена уже лежала на гинекологическом ложе, с поднятыми и разведенными ногами. Светло-голубая комната блестела хромом, белой эмалью, тонкой сталью инструментов. Он подошел к раковине, вымыл руки, чувствуя необычайную бодрость и улавливая мельчайшие детали. Привычный ритуал прогнал панику, вызванную отсутствием Бентли. Врач закрыл глаза и постарался сосредоточиться на стоящей перед ним задаче.