Книга Аут. Роман воспитания - Игорь Зотов

– Нет, Тана не хиппи. Ей надоело работать на дерьмо. Она была горничной в гостинице. «Аскот» знаешь? На Ратушной площади?

– Да, – вру я.

– Я ее на дискотеке подцепил. Она денег просила, в Таиланд вернуться, не нравится ей в Европе. Люди, говорит, мрачные, погода мрачная, города мрачные, море и то – говорит – мрачное. Все, что здесь ей нравится, это мой член и мой дом. У ее отца в Таиланде такой же, на сваях. Не член – дом. Ха-ха-ха! Правда, Тана?

Тана стояла на крыльце, облокотившись на поручень, курила и смотрела в воду. Услышав свое имя, обернулась, улыбнулась, кивнула.

V

– Она похожа на ангела, – сказал я Джошуа.

– Трахнуть ее хочешь? Я не против. Тана! – позвал он девушку по-датски. – Тана, этот парень, Алекс, хочет тебя трахнуть.

Она улыбнулась сперва ему, потом мне – ласково.

– Видишь, это она на любом языке понимает. Алекс, я пойду прогуляюсь, а ты делай с ней что хочешь. Понравится, точно.

Он встал, порылся в кармане джинсов, выскреб мелочь, пересчитал, засунул обратно, пошел на берег.

Я тоже встал. Проходя мимо, он легонько хлопнул меня по плечу и оскалил в улыбке гнилые зубы. Насвистывая, шел по берегу, приветствуя соседей хриплым «Хай!». Я подошел к Тане.

– Знаешь, – сказал по-английски (я не слишком хорошо говорю по-английски, но по-датски еще хуже), – по-русски есть имя Таня. Не Тана, но очень похоже.

– Правда?

– Очень красивое имя – Таня, Татьяна. Ты домой хочешь, в Таиланд? Да?

– Очень хочу. Но у меня нет денег, – ответила она медленно, наверное, слова подбирала.

– Я дам тебе денег, мне Дания пособие платит, и квартира у меня есть. Мне ничего не нужно. Я тоже хочу домой, в Россию, в Москву. Там хорошо. Знаешь, где Россия?

Тана помотала головой: нет, впервые слышит.

– Ты хорошая, Тана. Я бы взял тебя с собой в Москву, но там тебе будет холодно. Там снег. Знаешь, что такое снег?

– Нет.

– Это такое… белое… очень-очень холодное. Ну как в морозильнике… Неужели ты не видела снега? Зимой?

– Нет. Я здесь… – она стала загибать пальцы на маленькой руке, – пять месяцев…

– Тогда ты не знаешь, что такое снег.

Она еще улыбнулась. Сделала шаг ко мне, положила руки на плечи и поцеловала меня в губы. Это было сладко, но я отодвинулся и сказал:

– Ты ангел, Тана.

Тогда она взяла меня за руку и повела в дом.

Там было чисто и пусто. Две комнатки без двери. Одна – кухня: стол, два стула, электроплитка на столике, другая – спальня: широкий матрац в углу, вешалка с одеждой. И все. Нет, еще лестница – на второй этаж. Но туда я не заглядывал.

Она села на матрац и потянула меня к себе за руку. Сердце у меня заколотилось. Нет, вы не думайте, я не девственник, у меня уже это было, было! Я тогда в Нью-Йорке жил. Онанирую я давно, а вот с женщиной толком быть не приходилось. Я даже в кино этого почти не видел, я с тех пор, как из России уехал, только советские фильмы смотрю, а другие нет.

– Не нужно, Тана! – задыхаясь, сказал я по-русски.

Но она стала жарко меня целовать. Внизу живота у меня все напряглось… Нет, невыносимо!

– Не нужно, Тана! – закричал я по-русски, и еще по-английски: – Fuck, fuck, fuck!!!

Низ живота вдруг разрядился, мне стало сперва хорошо и горячо, а потом – сыро и холодно. Тана отпрянула. Рассмеялась. Я лежал на спине беспомощный. Джинсы расстегнуты (как она успела? – я не заметил), трусы мокрые, липкие. Она наклонилась, поцеловала меня влажными и горячими губами прямо туда! Потом встала, вышла на кухню, принесла сигареты.

– Держи, – протянула мне.

– Марихуана? – спросил я.

– Да.

– Я не буду, не буду.

Она легла рядом, закурила. Я смотрел сбоку на ее профиль – бусинка глаза, розовое ушко, веселые губы.

– Ты ангел, – сказал я по-английски. – Ты ангел, Тана. Ты уедешь в свой Таиланд, выйдешь замуж, а я буду видеть тебя каждую ночь, в звездах. Через неделю я дам тебе денег. Много крон. Хватит до Таиланда. А Джошуа пусть остается здесь, зачем он тебе в Таиланде? Мы будем с ним дружить, я буду приезжать к нему сюда, ведь он мой друг.

Я говорил, она курила и ничего не понимала. Только улыбалась.

С берега раздался крик. Тана поднялась и поглядела в окно.

– Джошуа вернулся, – сказала.

Старый хиппи привел с собой троих приятелей. Сели на берегу на поваленном дереве и принялись разжигать костер. Они притащили целую сумку пива, колбаски, гитару, скрипку и бубен. Джошуа зашел в дом, подмигнул мне, принес со второго этажа губную гармошку.

– Джем-сейшн! – сказал он мне. – Пойдем завтракать.

Мы с Таной пошли. Джошуа знакомит меня: немец Герхард, Хосе-Мария из Венесуэлы, что ли, и Питер из Америки.

– А русские в Христиании есть? – спросил я.

– Был один, лет пять назад, – сказал Герхард. – Мы его Иваном звали. Он жил вон там, в доме с голубой крышей. Карла его взяла к себе. Хороший столяр, делал у меня в мастерской эти ваши мат-реш-ки, да? Водку пил. И боялся. Ночью ко мне приходил. Может, он кого-то у вас в России убил, не слышал?

– Я в России давно не был, – ответил я.

– Я тоже его помню, – сказал Хосе-Мария. – Я играл в баре, а он напился и меня угостил.

– Он хорошо зарабатывал на своих матрешках, – сказал Герхард. – Мы даже CD-плеер купили. До сих пор у меня стоит.

– А где он теперь?

– Никто не знает. Исчез. Мы газет не читаем, – сказал Питер.

У этого американца Питера одна сторона лица была обожжена, как раз та, которой он сидел ко мне, и все, что он говорил, казалось зловещим.

Долго возились с костром – сырые ветки не разгорались, – потом разожгли, пожарили колбаски, стали есть и пить пиво. Я пиво не пил, я вообще не пью спиртного. Это моих друзей почему-то очень веселило.

– Первый раз вижу русского, который не пьет, – сказал Питер.

– А ты их много видел? – спросил Джошуа.

– Я же сказал – это первый.

Потом Хосе-Мария взял гитару. Густые черные длинные волосы падали на гриф, закрывая струны. Герхард подпискивал ему на скрипке, он был длинный, весь длинный, и лицо тоже, и даже рот – с длинными зубами. Скрипка казалась в его руках игрушечной. Питер постукивал в бубен, Джошуа дудел на гармошке. Мы с Таной ковыряли прутиками в углях.

– А вы Жинито не знаете? Негр, тут живет, – спросил я.

– Жинито? Чумовой Жинито? Кто ж его не знает! – откликнулся Питер. – Барабанщик хороший, его даже в ToutSpace звали. Помнишь, Герхард? Он на прослушивание ездил. Только через день вернулся. Чумовой – две гитары, говорит, им об головы сломал! Ну, этим, из ToutSpace. Чуть что – сразу в драку. Он мне сказал, не знаю, врет или правда, что в Африке воевал. За независимость. Сказал, что уши врагам резал. Им командир велел с трупов уши срезать. Чтобы считать.