Книга Броненосец - Уильям Бойд

— Какой парнишка?

— Да новый директор. Боже мой, Лоример, сколько же времени тебя не было?

— Ах да, — припомнил Лоример.

Он неопределеннно и легкомысленно помахал рукой Радживу и пошел по коридору к своему кабинету. Здешняя обстановка напоминала ему колледж: одинаковые тесные комнатки по бокам освещенного коридора, в каждую дверь вмонтирован прямоугольник бронированного стекла, так что полное уединение исключается. Остановившись у своей каморки, он увидел за распахнутой дверью напротив Димфну. Она выглядела усталой, глаза больные, нос красный от насморка. Она с отрешенным видом улыбнулась ему и чихнула.

— Где ты была? — спросил Лоример. — В солнечной Аргентине?

— В солнечном Перу, — ответила Димфна. — Кошмар. Что происходит?

— Да вот, клиент повесился.

— Вот дерьмо. А что Хогг?

— Еще не говорил ему. Я и представления не имел. Ничего не подозревал. Хогг мне ничего не рассказывал.

— А он никогда этого не делает.

— Любит сюрпризы.

— Только не наш мистер Хогг.

Она состроила проницательно-покорную мину, резко вздернула на плечо свою тяжелую сумку (одну из тех квадратных сумок со множеством внутренних отделений, которые, по общему мнению, любят пилоты воздушных лайнеров) и проследовала мимо него — она шла домой. Димфна была девушка крупная и плотная — с внушительными бедрами, ягодицами — и свою тяжелую сумку тащила легко, будто та и не весила ничего. На ногах у нее были неожиданно изящные туфли на высоких каблуках, совсем не подходившие для сегодняшней погоды. Не оборачиваясь, она проговорила:

— Бедняга Лоример. Увидимся на вечеринке. Я бы не стала сразу все выкладывать Хоггу, вот уж кто не обрадуется, тем более еще этот новый директор. — Тут, выражая свое согласие, рассмеялся Раджив. — Пока, негодник Раджи, — бросила Димфна и ушла.

Лоример бесцельно просидел у себя за столом минут десять, толкая туда-сюда блокнот, выбирая и отвергая различные ручки, а потом решил, что записка Хоггу — это, пожалуй, плохо придумано. Хогг ведь терпеть не может всякие записки. Встречи лицом к лицу — вот что он любит. Нос к носу, вернее сказать. Хогг наверняка вникнет в его положение: все рано или поздно сталкиваются со смертельными исходами — есть такой риск в этой работе. Люди оказываются уязвимыми, слабыми и непредсказуемыми (так всегда говорил Хогг), и тут существовал профессиональный риск — хватить через край.

Он поехал на машине домой, в Пимлико, свернув с Люпус-стрит на улицу Люпус-Крезнт и нашел место для парковки всего в сотне ярдов от своего дома. Заметно похолодало, и дождь уже тяжело хлестал, перекрывая косыми каплями ярко-оранжевый блеск фонарей.

Вопреки своему названию, Люпус-Крезнт не имела формы полумесяца. Впрочем, эта улица, застроенная трехэтажными домами (стандартные полуподвальные помещения, штукатурка кремового цвета, террасы из коричневого кирпича), действительно слегка загибалась, как будто первоначально стремилась к месяцеподобию, но так и не смогла его достичь. Когда он только купил квартиру в доме № 11, его слегка отпугивало это название: он удивлялся, кому это взбрело на ум назвать улицу в честь такого неприятного недуга — «заболевания кожи, обычно туберкулезного или язвенного, разъедающего ее поверхность и оставляющего глубокие шрамы», как вычитал Лоример в словаре[1]. Он испытал облегчение после того, как соседка с нижнего этажа, леди Хейг — проворная худенькая старушка лет восьмидесяти, жившая бедно, но достойно, — объяснила ему, что Люпус — родовое имя одного из графов Честеров, как-то связанного с семейством Гросвеноров, которым некогда принадлежал весь район Пимлико. И все же Лоример полагал, что Люпус — весьма неудачная фамилия, учитывая ее медицинские коннотации; на месте графа Честера он бы серьезно задумался о том, чтобы ее сменить. Ведь имена важны, и тем больше оснований менять их, если они почему-либо не подходят, раздражают или вызывают в уме какие-нибудь неприятные ассоциации.

Пока Лоример просматривал в холле почту, из-за входной двери леди Хейг слышалось громкое ворчанье телевизора. Для него — счета и одно письмо (он узнал почерк); «Сельская жизнь» для леди X.; что-то из Франкфуртского университета для «герра доктора» Алана Кенбарри (соседа сверху). Лоример просунул журнал под дверь леди Хейг.

— Это вы, Алан, шалопай этакий? — раздался ее голос. — Вы разбудили меня сегодня утром.

Он изменил голос:

— Это я… гм, Лоример, леди Хейг. Думаю, Алана нет дома.

— Я еще не умерла, Лоример, дорогой мой. Не стоит беспокоиться, дружок.

— Рад услышать. Спокойной ночи.

Журнал с некоторым трудом втащили внутрь, и Лоример зашагал по лестнице вверх, к своей квартире.

Захлопнув за собой дверь, услышав, как сомкнулись новые замки из алюминия и резины, он мгновенно ощутил внутри себя спасительное расслабление. Ритуальным жестом он возложил ладонь поочередно на три шлема, стоявшие на столике в прихожей, осязая кожей их древний металлический холодок. Вот нажаты кнопки, щелкнули выключатели, зажегся мягкий свет, и в комнаты, вслед за его бесшумными шагами по грубому угольно-черному ковру, прокрался шопеновский ноктюрн. На кухне Лоример налил себе немного ледяной водки и вскрыл письмо. Внутри оказался поляроидный снимок, а на обороте бирюзовыми чернилами было написано: «Греческий шлем. Ок. 800 г. до н. э. Великая Греция. Твой с особой скидкой — всего за 29 500 фунтов. С сердечным приветом, Иван». Лоример разглядел фотоснимок — шлем был великолепен, потом снова положил его в конверт, стараясь не думать о том, где бы достать эти 29 500 фунтов. Взглянув на часы, он понял, что у него есть еще час свободного времени, прежде чем нужно будет собираться для предстоящей вечеринки и спешить в «Форт». Он вынул из ящика «Книгу преображения», разложил ее на столе и, взяв ручку, приготовился писать, потягивая крошечными, мертвящими губы глотками жидкость из стакана. Какое местоимение ему выбрать на этот раз, раздумывал он. Распекающее, увещевающее второе лицо единственного числа — или более прямодушное, исповедальное первое лицо? Он колебался между «ты» и «я», настраиваясь на нужный лад. Сегодня — рассуждал Лоример — он не совершил ничего неподобающего или предосудительного, так что в суровой беспристрастности не было нужды: ну, так пусть это будет «я». «379, — вывел он мелким аккуратным почерком. — Случай с мистером Дьюпри».

379. Случай с мистером Дьюпри. Я всего один раз разговаривал с мистером Дьюпри, когда звонил ему договориться о встрече. «Почему Хогг не приходит? — спросил он нервно, как разочарованный влюбленный. — Он ведь уже достаточно позабавился?» Я отвечал, что мистер Хогг — человек занятой. «Передайте Хоггу, чтобы он сам пришел, или все отменяется», — сказал он и повесил трубку.

Я обо всем доложил Хоггу, и тот состроил болезненную гримасу презрения и отвращения. «Уж не знаю, зачем я беспокоился, зачем силы тратил, — сказал он потом. — Он же просто уселся мне на ладонь, — продолжал Хогг, вытянув вперед широкую ладонь, мозолистую, как у арфиста, — уселся на корточки и штаны вдобавок спустил. Закончи-ка ты это дело, Лоример, дружище. Мне надо рыбу покрупнее разделывать».