Книга Три метра над небом (сборник) - Николай Беспалов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Высказалась моя жена – так и ушла. Дел на ферме невпроворот. Да и у меня нет времени с Родионом балакать.
– Иди к своим дачникам, – он и пошел.
До вечерней зорьки я пробыл в мастерской. Ребята сообразили ужин. Кто откажется? Может быть, кто бы и отказался, но не я.
Вот и вышло, что домой я пришел, когда Луна взошла.
– Жена, дай умыться.
А жена мне кулак в рожу: «Молчи, у нас дачники».
Женщину беременную звали солидно Ольга Игоревна. А её мужика простецки. Иван Иванович.
Жена им уступила самую большую комнату. Белье самое дорогое. Вижу и цветов с клумбы нарвала. Ваз у нас нет. Но и в банке они хорошо смотрятся.
Гости спали, и мы с женой не стали сумерничать. Прыг в кровать – и спать…
Как ни рано просыпается моя жена, а машины во дворе уж и не было.
– Вставай, лежебока. Машины нет во дворе.
– И что? – мне невдомек, что за оказия.
– Так он-то уехал, а её у нас оставил.
– Мало ли. Поехал по делам.
Жена успокоилась и пошла корм моим гусям давать. Такое разделение труда. Она кормит. Я забиваю и ем. Она гусятину не переваривает. Ей бы курятину.
Жена ушла, и тут из комнаты, где дачников мы разместили, голос женский.
– Эй, кто-нибудь. Помогите!
Мне, мужику, несподручно к женщине идти. Зову жену. То ли гуси гогочут сильно. То ли жена глохнуть начала. Но не идет. Хоть тресни.
А дачница уже не кричит. Стонет. Куда денешься? Вошел, а она на кровати лежит. Руки раскинула. Трясется вся.
Скажите, что мне в таком случае делать? Я механик. Фельдшер у нас в соседней деревне. Это пять километров по проселку.
– Чего стоишь столбом? Беги заводи трактор. За фельдшером езжай!
Пять километров мы с Яшкой одолели быстро. Толку-то что? Фельдшер где-то в поле. Выходит, что домой с фельдшером вернулись к полудню.
Женщина родила. Сына родила. А сама умерла. Кровью изошла. А что моя жена могла бы сделать? Вины ей в этом нет. Так и фельдшер сказал.
Долго директор с кем-то из района разговаривал по телефону. Я ждал. Куда мне деваться?
– Сказали, пришлют законника. Если криминала нет, то разрешат захоронить.
– А с ребенком чего делать-то?
– Будем ждать отца. Тот хмырь на «Волге» должен же приехать.
Мы успели закончить уборку яровых, подготовить поля под озимые. А того хмыря так и не дождались.
Человек из района составил какой-то акт и умотал. Мы же деревня Средней полосы.
– Степан Николаевич и Мария Ивановна, данной мне властью записываю мальчика на вас.
К зиме мальчишку мы окрестили. Поп и имя ему дал. Сначала Варламом хотел обозвать. Но жена взъерепенилась.
– Тогда будет он Иваном.
Три десятка яиц, шмат сала. Порося я забил. Тайком от жены сунул попу и литровую бутыль самогона.
Новый год мы с женой встретили счастливые. В избе нашей растет внучок. Такой вот парадокс.
Я уезжал из деревни Связки с десятком картонов пейзажей её окрестностей, с блокнотами рисунков обитателей деревни. Но главное, что я увозил домой, это богатство общения с самобытным мужчиной Степаном и его друзьями. С мужчиной, который на пятьдесят четвертом году жизни «чудесным» образом стал дедом.
Памфлет
– Вот ты говоришь, а я что? Я ничего. Мне твои шутки по фигу.
– Вчера дождь был, а сегодня вёдро. Оно, конечно, если так. Но, с другой стороны, все же.
– Они все думают, что так и надо. Пускай, но я так не думаю.
Изба стоит на гранитных валунах, лицом к лесу, сложенная из мореной сосны и крыта шифером. В стороне дровяник и сарай, крыша которого поросла мохом. Избе без малого сто лет, а стоит крепко.
Лес, что за избой, простирается на несколько сот километров: уйдешь в него – и пропадешь. Так и ушел старик неделю назад. До сих пор его нет.
– Ты не думай, я не такая. Это они все полоумные. Я образованная.
– Бредень надо наладить. Рыбы прорва. Ухи хочу.
За избой грохнуло.
– Опять Севка балует. Жопу ему надеру.
– Дитя. Чего с него взять-то. Я рожала, мне и жопу ему драть.
– Родила кобыла жеребца, а ён на одну ногу хромает. Оно конечно, если так. А если иначе, то что?
– Все вы уроды. Кто хром, кто косоглаз. А на уме одно. Блядки.
– Чья бы корова.
Опять грохнуло.
– Оторвет ему бошку-то.
– Язык без костей. Не зря тебя председатель в президиум сажает. Знай, болтай. Сходил бы, поглядел, чего он там грохает.
– А ну его. Хотелка выросла, а ума нет.
Мычание коровы тоскливо и протяжно. Тяжело бедной с полным выменем стоять у жердины.
Баба ушла. В горнице тихо. Сверчок начнет свои рулады ночью.
Тикают ходики. От печи прет духовитый аромат: там томится горшок с мясом. Забили бычка хозяева.
Кто бьет скотину средь лета? Полоумные они. Не далее как вчера он пошел в поле. Косить якобы. А пришел в поле – как сел под кустом, так и просидел до полудня. В полдень кто же траву косит. Он и ушел, так травы и не накосив.
– Если все так, то ещё ничего. А то все, кто как. Как черт им на душу положит. Бога позабыли.
– То-то ты, баба, часто молишься, я погляжу. Мясо спрело уже, а ей хоть кол чеши.
– Оно так, может быть, но все же. Молока много. Куда девать-то?
В избу вбежал мальчишка лет пятнадцати.
– Жрать хочу.
– Это что же такое?! Родители горбатятся на полях и на ферме, а ён целыми днями по лесу шлындрает и хотя бы ягодку в дом.
– Оно конечно, но дитя жо. Ему гулять хочется.
– Баба она и есть баба. Я в пятнадцать лет уже пахал.
– На дядю ты пахал. Мой батя в лес ушел, а ты пахал тута.
– Жрать хочу.
– Жри.
Взрослые ушли из избы. И мы уйдем вслед за ними. Нам воспитание не позволяет смотреть в рот парня, жующего мясо безвременно убитого бычка.
– Оно, конечно, бычка-то нет, но и Машке жевать надо. Где сено? Сено у нас в голове. Оно, конечно, молодой была и глупой. Кто за такого пойдет кроме дуры.
– Вёдро. Рыба так и прет. Пойду на речку. Ушицы хочется. Полбу жрать надоело.
Река недалече и тропка к ней пряменькая, вся в лопухах и крапиве. По бокам кусты малины, но она отошла. Собралась было давеча баба по малину пойти, но по пути встретила товарку – и куда там ягода. У них, то есть у баб, как? А как на собрании – лишь бы языком болтать. Благо он без костей. Без малины осталась баба. А ей что? Ей это по фигу. Малец вырос, носом не хлюпает. А сама, если сопли зимой, то в баню.