Книга Народный фронт. Феерия с результатом любви - Алексей Слаповский

Я пришел в окончательный восторг. Кто мудрый додумался до этого? Кто понял, что не надо формальностей, а достаточно самосвидетельствования? Ведь он тем самым почти приравнял Человека к Христу, у которого главным доказательством его Божественного Происхождения было именно самосвидетельствование, как объяснил забытый уже ныне Отец Мень, за что и погиб, потому что многим не нравился его упор на то, что Христос есть Сын Человеческий, рожденный Человеческой Матерью.

У меня даже слезы выступили на глазах от осознания величия момента. Я не удержался, выступил и сказал, что предлагаю свою помощь. Это будет хорошо уже тем, что отвлечет меня от замыслов по улучшению Вселенной и облегчит задачу по моему сдерживанию. Но самое существенное – больные не привыкли верить врачам, а вот своему товарищу поверят сразу.

– Если не хотите решать сами, скажите Главврачу, он наверняка одобрит, потому что он мудр и не может не одобрить того, что хорошо, – добавил я.

Попченко сделал вид, что не понял меня в этом пункте.

Врач Челышев крикнул мне, чтобы я заткнулся. Он кричит это всем больным. Наверное, его представление о здоровье и спокойствии именно такое: все должны заткнуться.

Попченко не согласился с ним и сказал, что идея этого сумасшедшего вполне здравая, но есть нюанс. Он сказал мне:

– Вы можете быть организатором, но при этом не должны сами вступать в Народный Фронт. Потому что Вы же глухонемой, если кто придет проверять, могут сказать, что мы принимаем глухонемых, это дискредитирует.

Я заверил его, что буду принадлежать Фронту только душой, без формальностей.

Меня неожиданно поддержал врач Синякевич:

– Пусть займется, – сказал он. – Дурацкое дело – дураку и поручить.

– Не такое уж оно дурацкое! – одернул его Попченко, но я сразу увидел его неискренность.

Новая догадка озарила меня. Попченко не хочет создания Народного Фронта. Ведь Попченко тоже власть, Фронт будет против него! Он не хочет, но вынужден создавать Фронт по велению времени и указанию свыше.

– Действуйте! – сказал мне Попченко.

А потом обратился к врачам:

– Но это не значит, что Вы отдыхаете. На психа полагаться нельзя, будете проводить работу параллельно.

Наивный! Уж я-то знаю Природу Человека: если ему сказали что-то делать, но он знает, что это уже кто-то делает, он ни за что этого не будет делать. Поэтому с самого начала я рассчитывал только на себя.

Меня смущало одно: слишком все открыто. А в России эффективно только тайное. Подумав, я понял, что создам среди своих товарищей две организации – явную и тайную. Это будет одна и та же организация, действующая в двух режимах. Еще подумав, я понял, что нельзя обойтись и без оппозиции – иначе будет выглядеть неправдоподобно. Само собой, создание оппозиции ляжет тоже на меня.

Я начал действовать.

Первым моим объектом был сосед по койке Саломодин, которого я уже упоминал. Бывший грузчик. Он таскал грузы, не подозревая о Вселенной и о многом другом, что сделало его угрюмым и мрачным. «Наше дело, – говорил он, – плоское таскать, круглое катать». Я не знаю, из-за чего он заболел, Саломодин не рассказывает. Наверное, ему велели катать плоское и таскать круглое, он впал в неразрешимый ступор, который кончился больницей.

Я сказал ему:

– Брат, не хотите ли Вы вступить в Народный Фронт?

Он молча вздрогнул. Что делать, слово «Брат» на многих так действует. Ведь наши санитары официально называются Медбратьями, а от них ничего хорошего ждать не приходится. Тот же самый Ленечка иногда подкрадывается сзади к Саломодину – кстати, я не знаю его имени, потому что врачи его по имени не называют, а сам он не признается. Он очень вообще подозрительный. Я неоднократно спрашивал его:

– Саломодин, как Вас зовут?

– Кто зовет? – испуганно озирался он.

Я поменял формулировку вопроса:

– Саломодин, как Ваше имя?

– А тебе зачем? – спрашивал он.

На этом контакт заканчивался.

Но я все равно всех называю Братьями, чтобы вернуть этому слову изначальный смысл, а не тот пугающий, который все видят из-за Медбратьев, что не лишено смысла, если вспомнить Каина и Авеля.

Я не отступал и повторил:

– Брат, не хотите ли Вы вступить в Народный Фронт?

Он опять вздрогнул и опять не ответил.

Что ж, придется слегка изменить свои установки. Что делать, Большая Политика невозможна без маленьких компромиссов!

– Саломодин, хотите ли Вы вступить в Народный Фронт? – спросил я третично, не употребив пугающее его слово.

– Нет, – ответил он.

Другого ответа я и не ожидал. Саломодин абсолютно на все вопросы отвечает отрицательно. Он считает, что в каждом вопросе подвох и провокация. К тому же, неразвитые люди – как дети, а детям свойственно отрицание. Я помню, когда в детстве Мама меня спрашивала: «Костя, хочешь кушать?» – я автоматически отвечал: «Нет!» – даже если хотел. И тут же после этого спрашивал: «А что?» Почему я так делал? Потому, что все дети обладают энергией сопротивления. Они знают, что Мир хочет подавить их и сделать одинаковыми, и инстинктивно упираются. Потом эта энергия сопротивления угасает или исчезает совсем. На самом деле детей не надо спрашивать. Надо говорить: «Иди есть!» – и все. Чтобы ребенок не мучился наличием вариантов, ведь самое сложное для ребенка – выбор. Он часто и капризничает из-за того, что есть выбор. На самом деле он этим просит, даже как бы требует насилия, а взрослые не понимают. Педагоги в школе умнее, они меня не спрашивали: «Костя, ты хочешь ответить?» Они прямо говорили: «Лунёв, иди к доске!» И правильно делали.

И тут меня осенило. Что ни говори, а гениальные идеи могут сделать гениальным того, кто их воспринял.

– Саломодин, хотите ли Вы круглое катать, а плоское таскать? – спросил я.

И он тут же вскинул на меня свои измученные глаза и ответил голосом, идущим откуда-то из глубины его существа:

– Да!

– Народный Фронт Вам это гарантирует. Присоединяетесь?

– Да!

Так я заимел первого соратника. В том, что теперь он никогда и ни при каких обстоятельствах не скажет «нет» вместо «да», я был уверен. Если уж Саломодин что скажет, он скажет навсегда и никогда не скажет по-другому. Когда Ленечка пытался заставить его изменить свое мнение насчет количества пшенной каши, тюкая его кулаком по темечку, то даже устал, а Саломодин уперся и не хотел признавать, что каши было столько, сколько надо.

Вторым кандидатом был сосед с другой стороны, Антон Липов, человек лет сорока, очень худой, которого Ленечка, по-своему остроумный, при его появлении окликнул:

– Эй ты, профиль, где твой фас?

Действительно, у Липова было такое лицо, что спереди его было почти не видно, а сбоку, казалось, при небольшом усилии воли, которое я мог бы применить, имея в виду мое могущество, но не хотел тратить по пустякам, можно было увидеть насквозь, особенно на просвет.