Книга Год в Касабланке - Тахир Шах

Совершенно случайно мы узнали, что большой купеческий дом на северной окраине города пустует. Дом этот был построен в великолепном стиле фази,[2]по крайней мере, четыреста лет назад. Шесть просторных залов, украшенных мозаичными фризами, соединялись вокруг центрального внутреннего двора. Полы залов были выложены плитами из мрамора, вырубленного в горах Среднего Атласа. По периметру двора стояли высокие колонны, а в центре находился фонтан в форме цветка лотоса, вырезанного из самого лучшего алебастра. Высоко на стене рядом — небольшое окошко без стекла, закрытое ажурными деревянными жалюзи: когда-то евнухи наблюдали через него за обитательницами гарема.

Человек, приведший нас сюда, был не агентом по недвижимости, а продавцом кебабов, знавшим в округе многих. Он сказал, что здание пустует всего лишь несколько лет. Я воздержался от замечаний — дом нуждался в основательном ремонте. Мне показалось, что он был покинут людьми, по крайней мере последние полвека.

— В Марокко, — пояснил продавец кебабов с улыбкой, — пустой дом привлекает зло.

— Вы имеете в виду воров?

Он отрицательно затряс головой.

— Нет, не злых людей, а злые силы.

Тогда я не понял смысла этих слов, но уточнять не стал. Меня больше интересовало, на каких условиях продается дом. Проблема заключалась в том, что им владели семеро братьев, один другого скупее. В отличие от Запада, где собственность либо продается, либо нет, в Марокко она может находиться в некой сумеречной зоне — возможно, продается, а возможно, и нет. Прежде чем приступить к разговору о цене, вы должны сначала уговорить владельцев вообще согласиться продать. Уговоры — это особый, чисто восточный процесс, без сомнения принесенный сюда арабами, стремительно пронесшимися по северу Африки, сметая все на своем пути, четырнадцать столетий назад. Пока вы сидите и пьете стакан за стаканом сладкий мятный чай, продавцы осматривают вас сверху донизу, изучая, насколько хорошо скроен на вас костюм и крепко ли прошита ваша обувь. Чем лучше качество вашей одежды, тем выше окажется цена. Я, должно быть, был слишком хорошо одет в то утро, когда встречался с семью мерзкими типами, владевшими этим купеческим домом. После четырех часов уговоров и упрашиваний, в ходе которых было выпито невероятное количество мятного чая, братья в принципе согласились на продажу, но при этом, жадно прищурив глаза, запросили невероятную, просто фантастическую цену. Торговаться по-восточному я, увы, не умел. Мне следовало остаться, не торопясь выпить еще чаю. А я вместо этого вскочил и побежал по лабиринту улочек, выкрикивая проклятия. Поступив так, я нарушил первое правило арабского мира — никогда не теряй самообладания.

Мы покинули Фес и направились в Марракеш, розовый пустынный оазис под тенью Атласских гор. В последние годы в городе наблюдался настоящий бум недвижимости. Богатые европейцы азартно скупали разрушавшиеся особняки в медине, которые здесь называют риадами, и восстанавливали их, возвращая зданиям первоначальный блеск. Пройдитесь по улицам, запруженным разносчиками товаров, мотороллерами и велосипедами, а также повозками, запряженными ослами, и вы увидите ряды ничем не примечательных ни о чем не говорящих дверей. Вы, возможно, даже не обратите на них внимания, но за каждой из них — дворец.

Усиленный приток денег из заграницы дал толчок возрождению традиционных ремесел, в том числе изготовлению мозаики зеллидж, терракотовой плитки, известной как беджмат, и блестящей лепнины из материала, основу которого составляет смесь яичного белка с мраморным порошком, называемой таделакт. Стремление европейцев покупать такие прекрасные здания сравнимо только со стремлением местных маррачи избавиться от них. В медине Марракеша все мечтают об одном. Все страстно желают как можно дороже продать свои унаследованные от предков развалины и переселиться в блочный многоквартирный дом в новом районе города. И если европейцы буквально очарованы стариной, то марокканцы явно предпочитают жить среди моющихся обоев и искусственных ковров в современных квартирах с удобствами.

Я таскал за собой Рашану по всему Марракешу, мы обошли не менее семидесяти риадов. Ни один из них не смог сравниться по великолепию с купеческим домом в Фесе. Хотя, нет, все же был один, который запал в мое сердце. Особенно красив был его двор, выложенный двухцветными — цвета лаванды и цветков апельсинового дерева — изразцами. Но с этим домом возникла проблема: на противоположной стороне улицы находилась скотобойня, от которой шел запах смерти.

Нам ничего не оставалось, как упаковать вещи и укатить назад в Лондон, где я впал в самую глубокую депрессию из всех, которые мне когда-либо приходилось пережить. Друзья насмехались надо мной. По их разумению, я сделал попытку оторваться от родных Британских островов, но был притянут назад к берегу. Каждый вечер я читал нашей дочке Ариане сказки о принцессах и драконах и рассказывал о таком теперь далеком заброшенном купеческом доме.

Шли недели. Сырая зима перешла в еще более сырую весну. В один из унылых дней я, закутавшись в шерстяное одеяло, валялся на диване, что-то бормоча про себя, как одержимый. Зазвонил телефон, я взял трубку. Это была мать моего старого школьного товарища. Пока мы обменивались любезностями, я соображал, зачем она мне звонит. И тут моя собеседница добралась до сути: до нее дошли слухи, что я ищу дом в Марокко. Она сказала, что у нее есть дом в Касабланке, который ей хотелось бы продать. Дама была слишком скромна, чтобы назвать цену, а я так разнервничался, что не спросил ее об этом. До меня дошло только, что это было солидное здание под названием Дар Калифа, что в переводе обозначает «Дом Калифа», и что дому требуется любящий и заботливый хозяин. Понизив голос до шепота, она добавила:

— Для того чтобы повелевать им, требуется сильный мужчина.

Я соскочил с дивана, развернул одеяло, подобно матадору, дразнящему быка, и записал все подробно.

Уже на следующий день после этого телефонного разговора я приземлился в аэропорту Мохаммед Пятый на южной окраине Касабланки. Путеводители предупреждали, что европейцам от этого города нужно во что бы то ни стало держаться подальше. Их авторы единодушно соглашались, что Касабланка — это черная дыра марокканского туризма. Раньше я никогда не бывал здесь, разве только проездом. И все-таки мне казалось, что об этом городе я знаю все, поскольку смотрел знаменитый фильм «Касабланка».

Спустя час после приземления я сидел в такси, которое везло меня по симпатичной набережной с выстроившимися в линию кафе и ухоженными пальмами. Над головой ярко светило солнце, и в воздухе ощущался легкий запах соленого бриза, дувшего с моря. Такси свернуло с набережной и поехало по широкой, засаженной пальмами улице, по обеим сторонам которой словно айсберги возвышались ослепительно белые виллы. Перед каждым свидетельством богатства и благополучия был аккуратно припаркован большой автомобиль, новый и блестящий.

Такси проехало чуть дальше, пересекло своего рода невидимую границу и въехало в район трущоб, которому не было ни конца ни края. Повсюду дорогу преграждали стада коз, повозки с запряженными в них ослами, куры, коровы, бесцельно бродившие во всех направлениях. От скромной, побеленной известью мечети, стоявшей у обочины изрытой колеями дороги, струился призыв муэдзина к полуденной молитве. Ватага мальчишек гоняла самодельный мяч по пыльным переулкам, петлявшим между низкими лачугами, стены которых были сделаны из шлакобетона, а крыши — из ржавой жести. Неподалеку в тени сидели три изможденных человека в джеллабах, традиционных длинных рубахах с капюшоном. За спинами этих людей в беспорядке были расставлены прилавки, а напротив молодая женщина продавала из коробки цыплят, почему-то розового цвета.