Книга Там, где нас есть - Борис Мещеряков

О знании и печали

Когда-то давно мир был ясен, устроен просто, и мое личное место было в нем определено. Мир состоял из простых частей, определяемых аксиомами, дружелюбно ко мне настроен, и он мне таким нравился.

Со временем положение изменилось, и мир стал стремительно усложняться. Не сказать чтоб мне сильно это нравилось, ибо стало больше вещей, существование которых требовало доказательств, а аргументов не хватало. Прошло еще немного времени, аргументов я поднакопил, но сущности, коими я оперировал, в свою очередь потребовали доказательств. Я взялся за их объяснение, а мир тем временем все усложнялся и нравился мне все меньше, ибо устройство его становилось все более сложным и все менее дружественным. Мое место в нем определялось со все большим трудом, и теперь я даже не пытаюсь решать такие сложные задачи.

Прибыв в ту точку своей жизни, где я нахожусь в настоящее время, и подведя промежуточные итоги, я вынужден признать, что мир загадочен до непознаваемости, а аксиом для его объяснения почти совсем не осталось.

Что же теперь? Теперь остаются две возможности. Либо мир и мои с ним отношения должны как-то урегулироваться сами собой, но тогда на кой ляд я изводился столько времени? Либо он должен скатиться в моем сознании в первобытный хаос, но в таком случае надо будет его как-то упорядочить, а это означает начать весь мыслительный процесс по новой.

Обе возможности не больно-то радуют, и моим нынешним состоянием является просвещенный пессимизм по поводу осмысленности мира вообще и каких-либо собственных действий в нем в частности.

Остается лишь добавить, что почему-то, невзирая на мутность картины прошлого и неопределенность в будущем, совершенно не хочется возвращаться к прежней ясности и оптимизму.

При желании такое состояние можно назвать мудростью, но почему-то язык не поворачивается.

Ожидание восхода

С головой что-то не то. Вроде еще на месте, но уже сквозняки поддувают. Стали пугать самые обычные фразы, зрелища и изображения.

Например, скажет жена: «Ты меня не жди, иди один». И меня аж передергивает от конечности и безысходности этих слов. Не жди. Уходи. Один.

У продавщицы спросишь: «Что-то я вот этого не вижу?» А она ответит иной раз: «А больше нету. И не будет». Больше нет и не будет.

Веселые парни и девчонки в открытой машине проносятся мимо по дороге, стихает звук, пропадает запах бензинового выхлопа, они скрываются за поворотом — и понимаешь, что чужая жизнь для тебя вот сейчас перестала существовать.

Закат над морем так окончателен и беспределен, что накатывает паника: солнце никогда больше не взойдет!

Не могу видеть черепушки с молнией на столбах высоковольтной линии. Какие-то фашистские образы лезут на ум. Стройные колонны мрачных парней в сером, вооруженных автоматами и самой лучшей в мире идеей.

И эта надпись над дверью в автобусе: «Выхода нет».

Нету выхода! Что ни делай, а выхода нет и не будет. Да и не было никогда. Да и не выход мне нужен. Я и так, без выхода, как-нибудь проживу.

Просто, гуляя с дочерью, и держа в руке ее горячую, поцарапанную лапку, и слушая ее серьезные со мной разговоры о главном, я хочу, чтоб она как можно дольше не знала, что придет время, когда и ей надо будет не ждать, не надеяться на то, что все хорошее еще будет, и не искать выхода.

Идти одной, через бесконечный лес высоковольтных опор с намалеванными на щитах мертвыми человеческими головами, бессмысленно смотрящими в последний ветреный закат.

Попытка анализа реальности

Куда, интересно, деваются люди, когда пропадают из вашей собственной жизни? Продавщицы в магазинах, контролеры в кино, проводники в поездах, официанты в ресторанах и те скучные ребята, которые оттискивают на ваших бумагах фиолетовое «уплочено»? Они исчезают без следа, и спустя короткое время вы уже с трудом вспоминаете их лица, во что они были одеты и каковы были их голоса.

Действительно, они как бы переходят в другую, не вашу, реальность и там продолжают жить и функционировать, поскольку таких как вы много, и им надо успеть поучаствовать и в их жизнях, оставить там небольшой след и тоже раствориться в дымке забвения.

Имеется теория, что они такие же, как и вы, у них есть повседневные заботы и долговременные планы, и вы в их жизни — тоже незначительный, мгновенно забывающийся эпизод. То есть как бы вы, в свою очередь, составляете тот фон, который обозначает для них движение времени и биение жизненного пульса.

Но тогда напрашивается вывод, что люди необходимы друг другу, просто чтоб не потеряться и не заблудиться, не чувствовать сосущего одиночества, подступающего со всех сторон, и создать друг для друга ощущение реальности происходящего и иллюзию осмысленности мироздания.

Какой во всем этом смысл? О, это коварный вопрос. Тем не менее ответ на него прост и незатейлив: никакого смысла и нет. А стало быть, нет и нас, и других людей в нашей жизни, и человечество, которое мы все составляем, — иллюзорно, и процессы, протекающие в обществе, умозрительны.

Здесь возникает проблема общего характера.

Если все это так, и все мы одна большая, чудовищно сложная иллюзия, то на кой нам индивидуальное сознание и свобода волеизъявления?

Ха! Я ждал такого вопроса и к нему готовился. Так вот: все просто. Нет у людей никакого индивидуального сознания, нету никакого личного волеизъявления, а, соответственно, есть некий Высший Разум, коий скучает в бесконечности своего знания и плодом кошмаров которого являемся и мы с вами, и наши мелкие заботы, и наши великие свершения.

А Земля, придуманная им же, для собственного развлечения, по-прежнему плоская, по-прежнему стоит на трех китах и одной черепахе и по-прежнему безвидна и пуста, как в первый день Творения. Которое еще не произошло и неизвестно, когда произойдет, что внушает некоторую надежду на то, что у нас есть кой-какие шансы в этой игре. И, может быть, все еще наладится.

Кому поп, кому попадья…

Такие забавные у людей бывают предпочтения, что возникает мысль о всеобщей полунормальности. Один любит ездить в общем вагоне, другой есть подгоревшее, разогретое пюре, третьему толстых девок подавай, да чтоб не просто толстые, а пугающе, слоноподобно. Третий любит сериалы и просматривает каждую серию по нескольку раз, чтоб ни слова не пропустить и во всех тамошних сплетениях разобраться. Один мой знакомый любил, когда зуб болит. Вот, блин, извращенец… А еще один в командировках никогда белье не менял. Во всем остальном они вроде люди как люди.

А может, ненормальности такие и инверсии — это только маленькие флажки, указывающие на единственность каждого, значки личности и индивидуальности. Не хотят люди быть как все, а хотят быть как они. Иногда это принимает весьма странные формы.

И на кой оно надо? А оно надо, раз оно существует и так жизнеспособно. Видимо, Господь первоначально задумывал нас вовсе разными, но фантазия у Него быстро иссякла, а может, надоело возиться, и от первоначального замысла сделать людей ни в чем не похожими осталось немного: он сделал их непохожими в малых деталях. Но эта малость настолько своеобразна, что порой у одного возникает мысль о неполной нормальности другого. Ведь его предпочтения такие странные…