Книга Запретное чтение - Ребекка Маккаи

Ну и неподалеку от главной улицы — библиотека, кирпичное здание безнадежной архитектуры семидесятых годов, украшенное транспарантами «Праздника осени» и тремя литыми белками ростом в полчеловека. Белки стояли с высоко поднятыми головами, будто почетный караул у входа в библиотеку и у ящика возврата книг. Прежде чем толкнуть тяжелую входную дверь, любой ребенок норовил непременно дотронуться до каждой белки, смахнуть снег со всех трех хвостов или даже забраться самой высокой на голову. Все дети были уверены, что делают при этом нечто противозаконное. Они кубарем скатывались по лестнице к нам на цокольный этаж, все, как один, с красными щеками. Они проходили мимо моего стола в ярких дутых куртках. Некоторые улыбались мне, некоторые орали во всю глотку: «Здравствуйте!», а некоторые старались на меня вообще не смотреть.

Мне было двадцать шесть, и я значилась старшим библиотекарем детского отдела лишь потому, что не возражала против более длинного рабочего дня, чем у обеих моих сотрудниц Сары-Энн и Айрин, которые были куда старше меня и к работе в библиотеке относились как к волонтерской деятельности — словно они бесплатно трудились в столовой для бездомных.

— Какое счастье, что они уделяют нам время, — говорила Лорейн.

Они и в самом деле иногда проявляли удивительную активность и принимались переустраивать целые залы от пола до потолка.

К тому времени я уже четыре года как окончила университет, снова начала грызть ногти и сократила число своих взрослых друзей до двух. Я жила одна в квартире, которая находилась через два города от Ганнибала. Самая обыкновенная старая дева — библиотекарша.

А вот, для протокола, состав моих генов, указывающий на легкую склонность к преступному поведению, наследственную тягу к побегам и хромосомную предрасположенность к пожизненному самобичеванию.

Черты, унаследованные от отца

• Страсть к густому кофе.

• Две шишки на лбу, по одной над каждым глазом, чуть ниже линии волос. (Не родовая травма, не падение на пол сразу после рождения: медсестры в роддоме растерянно ощупывали мой лоб, а отец показывал им свой, чтобы немного прояснить ситуацию. И если мы с ним не главные злодеи в этой истории, то с чего бы у нас обоих эти семейные рога?)

• Бунтарский нрав, появившийся в нашем роду еще до рождения моего прадеда-большевика.

• Полфамилии: один нью-йоркский судья сократил Гулькинов до Гулл[15], но удачная шутка оказалась недоступна иммигрантскому слуху моего отца, который стоял перед судьей, устало опустив плечи, и действительно больше походил на пустую кожуру, оставшуюся от того человека, которым он был в России.

• Белесые русские волосы, цвета пустоты или чего-то вроде этого.

• Фамильный герб, который отец пронес от самой Москвы на толстом золотом перстне: изображение человека с книгой в одной руке и с отрубленной головой, насаженной на копье, в другой. (Этот представитель рода Гулькиновых, самый знаменитый из всех нас, был ученым и жил в семнадцатом веке, но, услышав зов трубы с полей сражений, забросил книги и отправился защищать не то честь, не то свободу, не то справедливость. Ну и кто завершает наш славный род? Я — библиотекарь-преступница из двадцать первого века.)

• Глубокое русское чувство вины.

Черты, унаследованные от матери

• Американско-еврейское чувство вины глубиной примерно в милю.

Таковы наши место действия и главные действующие лица. Все уютно устроились на мягких пуфиках? Тогда мы, пожалуй, начнем.

(«А куда папа пошел с топором?» — спросила Ферн[16].)

2

Неприятности в городе на Реке[17]

Как-то раз в начале октября, вскоре после обеда, на лестнице, ведущей на наш нижний этаж, появилась женщина: в строгих брюках, туфлях на каблуке и коричневой шелковой блузке. Это безусловно была чья-то мама — школьные учительницы и няни так хорошо не выглядят. Красивая, с рыжими волосами, собранными в конский хвост (причем хвост этот не сужался печально книзу, как у меня, а заканчивался безупречно ровной линией, как настоящий лошадиный). Она положила на стол книгу. Ее серебряные сережки синхронно качнулись. Я видела эту женщину впервые.

— Вы заняты?

Я закрыла ручку колпачком и улыбнулась:

— Конечно, то есть нет.

— Я — мама Иэна.

— Прошу прощения? — переспросила я.

Она так настойчиво заглядывала мне в глаза, что я с трудом воспринимала ее речь.

— Мой сын — Иэн Дрейк, — разъяснила она.

— Ах, Иэн! Да-да, конечно. Рада познакомиться.

Я смотрела на нее и с изумлением думала, что ведь мы и в самом деле никогда прежде не встречались. Я почему-то никогда этому не удивлялась, хотя мы с Иэном так часто обсуждали, какие книги его мама одобрит, а какие нет. Когда Иэн был помладше, его приводила няня, а теперь он часто приезжал один на велосипеде — с пустым рюкзаком за плечами, чтобы набить его книгами.

— Так вот, — объявила мама Иэна. — Он притащил домой вот этот роман, «Вечный Тук»[18].

Она подтолкнула книжку ко мне, ожидая, что мне захочется рассмотреть ее повнимательнее.

— Я не сомневаюсь, что это прекрасная книга, но для детей постарше. Мы бесконечно благодарны вам за ваши рекомендации, вот только Иэн — он такой впечатлительный.

Она негромко рассмеялась и наклонилась ко мне поближе:

— Вот что сейчас Иэну действительно пригодилось бы, так это книги, наполненные божественным светом.

— Божественным светом, — ошарашенно повторила я.

— Я знаю, вы умеете находить пищу для ума наших детей, но ведь нельзя забывать и о чтении, которое воспитывало бы их души. Нам всем необходимо такое чтение.

Она улыбнулась и вдохновенно вскинула брови:

— Иэн еще совсем ребенок, ему нужна ваша помощь. Я уверена, что вы сделаете это для меня, Сара-Энн.

Наверное, в этот момент я раскрыла рот от удивления, но потом поняла, что оставила на столе табличку с именем Сары-Энн. Мне почему-то было приятно, что Иэн не сказал матери, как меня зовут, и что он никому не рассказывает о наших ежедневных беседах. Ну и не стану ее разубеждать. Пускай думает, что за выбор книг, наполненных божественным светом, отвечает Сара-Энн.