Книга Череп под кожей - Филлис Дороти Джеймс

Когда они уселись, она спросила:

– Хотите кофе?

– Настоящий кофе или суррогат?

– Что ж, полагаю, вы назовете его суррогатом. Но это самый качественный суррогат.

– Тогда чай, если он у вас есть. Желательно индийский. И, пожалуйста, с молоком. Без сахара. И никакого печенья. – Такой просьбой он не хотел никого оскорбить. Он просто привык излагать факты и прямо говорить, чего хочет.

Корделия выглянула за дверь и обратилась к мисс Модсли:

– Чай, пожалуйста.

По приготовлении чай будет подан в изысканных рокингемских чашках, которые мисс Модсли получила в наследство от матери и одалживала агентству исключительно для обслуживания особо важных гостей. Корделия не сомневалась, что сэр Джордж покажется мисс Модсли достойным рокингемского сервиза.

Они смотрели друг на друга, сидя по обе стороны стола Берни. Его живые глаза серого цвета изучали ее лицо, словно он был работодателем, а она – соискателем, что в некотором роде, как она подозревала, соответствовало действительности. Прямой пристальный взгляд этих сияющих глаз резко контрастировал с судорожно гримасничавшим ртом и сбивал ее с толку! Наконец он произнес:

– Почему вы решили назваться агентством Прайда?

– Потому что основателем агентства был бывший лондонский полицейский Берни Прайд. Я некоторое время работала его ассистентом, потом он повысил меня до партнера. После его смерти агентство перешло ко мне.

– Как он умер?

Вопрос, прозвучавший агрессивно, как обвинение, показался ей странным, но она спокойно ответила:

– Он вскрыл себе вены.

Ей не требовалось закрывать глаза, чтобы вновь представить эту картину, как в застывшем кинокадре, невыносимо ярком, с острыми контурами. Берни полулежал в кресле, в котором сейчас сидела она. Его наполовину сжатая в кулак правая рука лежала рядом с опасным лезвием, безвольная левая рука с зияющим порезом на запястье покоилась ладонью вверх в емкости с водой, как экзотическая актиния в приливной волне, сворачивающая в предсмертной агонии бледные сморщенные щупальца. Но приливная волна не бывает такой ярко-розовой. Корделия вновь ощутила всепроникающий тошнотворно-сладкий запах свежей крови.

– Свел счеты с жизнью, не так ли? – Его тон стал более непринужденным. Таким голосом партнер по гольфу мог бы поздравить Берни с удачным ударом. Однако вид, который он принял, окинув взглядом кабинет, позволял предположить, что, по его мнению, такой поступок с учетом всех обстоятельств представлялся ему вполне обоснованным.

Корделия не испытывала желания взглянуть на кабинет его глазами. Ее и так удручало то, что она видела сама. Они вместе с мисс Модсли обновили помещение: выкрасили стены в бледно-желтый цвет, чтобы кабинет казался светлее, и почистили выцветший ковер специальным средством. Высох он кусками, так что в итоге стал похож на пораженную болезнью кожу. Со свежевыстиранными занавесками кабинет хотя бы стал чистым и опрятным, пожалуй, даже слишком опрятным, поскольку отсутствие всякого хлама подразумевало, что они не особенно загружены работой. Все горизонтальные поверхности были уставлены горшками с растениями. Мисс Модсли любила выращивать растения, и черенки, которые она срезала со своих домашних питомцев и нежно лелеяла в самых странных емкостях, собранных во время вылазок на уличные рынки, процветали, несмотря на тусклый свет. В результате возникало впечатление, что вся эта буйная растительность хитрым образом используется для того, чтобы отвлечь внимание от жалкого оформления помещения. Корделия до сих пор сидела за старым дубовым столом Берни и все еще видела перед собой очертания сосуда, в который вместе с кровью вытекла его жизнь, все еще различала пятно от разбавленной водой крови. На столе осталось так много отпечатков и так много пятен. Его шляпа с загнутыми полями и неряшливой ленточкой все еще висела на кривой деревянной вешалке. Ни на одной распродаже старых вещей не приняли бы такой товар, а она не могла заставить себя ее выбросить. Ей дважды удавалось донести шляпу до мусорного контейнера на заднем дворе, но у нее так и не поднялась рука бросить ее внутрь. Корделии казалось, что это последнее символическое отречение от Берни будет гораздо более болезненным, чем удаление его имени с вывески. И даже если агентство в итоге разорится – а она старалась не думать о том, во сколько обойдется аренда офиса, когда настанет время платить по счетам при пролонгации договора через три года, – она подозревала, что так и оставит висеть здесь шляпу в ее жалкой ветхости. И в итоге чужие руки с отвращением кинут ее в мусорное ведро.

Подали чай. Сэр Джордж подождал ухода мисс Модсли, потом, тщательно отмерив необходимое количество молока, от капли до капли, налил его в чашку и сказал:

– Работа, которую я предлагаю, предусматривает ряд обязанностей. Вы будете отчасти телохранителем, отчасти – личным секретарем, отчасти – следователем, и отчасти – сиделкой. Всего понемногу. Такое не каждому подойдет. И никогда не знаешь, чем это обернется.

– Вообще-то я частный детектив.

– Не сомневаюсь. Однако в наши дни не стоит проявлять чрезмерную разборчивость. Работа есть работа. Быть может, вы окажетесь в такой ситуации, когда вам придется за кем-то следить, и это даже будет связано с насилием, хотя вряд ли. Неприятно, но не опасно. Если бы я считал, что существует реальная угроза для моей жены или для вас, я не обратился бы к детективу-любителю.

Корделия произнесла:

– Вероятно, вы захотите объяснить, что именно от меня потребуется.

Он нахмурился, глядя на чашку с чаем, словно ему не хотелось поднимать эту тему, но когда заговорил, речь его зазвучала ясно, четко и в ней не чувствовалось сомнения.

– Моя жена – актриса Кларисса Лайл. Возможно, вы о ней слышали. Многие люди, похоже, знают ее, хотя в последнее время она не особенно часто выступала. Я ее третий супруг, мы поженились в июне 1978 года. В июле 1980 года ее пригласили на роль леди Макбет в театр герцога Кларенса. На третьем спектакле, который должен был идти в театре полгода, она получила письмо, которое, как ей показалось, представляло угрозу ее жизни. С тех пор она постоянно получает такие послания.

Он стал пить чай. Корделия поймала себя на мысли, что смотрит на него с беспокойством ребенка, словно надеется, что сможет заинтересовать его. Пауза затянулась. Она поинтересовалась:

– Вы сказали, что в первом письме прозвучала угроза. Вы намекаете, что его содержание было двусмысленным? Какую именно форму принимают эти угрозы?

– Это письма, напечатанные на машинке. На разных машинках, на первый взгляд. Каждое послание сопровождается маленьким изображением гроба или черепа. В каждом содержатся цитаты из пьес, в которых играла моя жена. Все цитаты так или иначе связаны со смертью: страхом смерти, смертным приговором, неизбежностью смерти.

Повторение этого загадочного слова давило на нее. Но ведь ей только показалось, что он произносил его с неким язвительным удовлетворением? Она спросила: