Книга Брик-лейн - Моника Али

Дама с татуировками помахала Назнин в ответ. Почесала руки, плечи, ягодицы. Зевнула и прикурила сигарету. По крайней мере две трети ее тела покрыты татуировкой. Назнин еще ни разу ближе, чем сейчас, ее не видела и не могла различить рисунки. Шану сказал, что дама с татуировками — байкерша, и Назнин расстроилась. Она думала, что на даме вытатуированы цветы или птицы, а оказалось, что рисунки — уродливее не придумаешь, но ей явно нет до этого дела. Назнин постоянно видит ее скучающий, отрешенный взгляд. Как у садху, святых людей, которые в лохмотьях бродили по мусульманским деревням, равнодушные и к милосердным людям, и к немилосердному солнцу.

Иногда Назнин хочется спуститься, пересечь двор и подняться по лестнице «Роузмид» на четвертый этаж. Наверное, придется постучать в несколько дверей, прежде чем ей откроет дама с татуировками. Назнин возьмет с собой угощение, самосы или бхаджи[5], дама с татуировками улыбнется, и Назнин улыбнется в ответ, они сядут у окна, и ничего не делать вдвоем будет легче. Но каждый раз Назнин оставалась дома. Если ошибется дверью, откроют незнакомые люди. Дама с татуировками может рассердиться, что ей внезапно помешали. И без того ясно, что она не хочет расставаться с креслом. И даже если не рассердится, какой смысл? По-английски Назнин могла сказать только спасибо и извините. Ничего страшного, если еще день она побудет одна. Еще один день погоды не сделает.

Пора готовить ужин. Ягненка карри она уже приготовила. Еще вчера, с помидорами и молодой картошкой. В морозилке до сих пор лежит цыпленок, после того как доктор Азад в последнюю минуту отменил приглашение. Надо еще приготовить дал, овощи, смолоть специи, промыть рис и сделать соус к рыбе, которую сегодня вечером принесет Шану. Надо прополоскать хорошенько стаканы и натереть их до блеска газетной бумагой. Нужно оттереть пятна на скатерти. А вдруг ничего не получится? Вдруг рис слипнется? Вдруг она пересолит дал? А вдруг Шану забудет рыбу?

Это обед. Всего лишь обед. Придет всего лишь один гость.

Она распахнула окно. Залезла на диван и с верхней полки, которую специально соорудил Шану, достала Священный Коран. Пылко попросила защиты от сатаны, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони. Потом открыла первую попавшуюся страницу и начала читать:

«Аллаху принадлежит то, что в небесах, и то, что на земле. Мы завещали тем, кому дарована Книга до вас, и вам, чтобы вы боялись Аллаха. А если вы будете неверными, то ведь у Аллаха — все, что в небесах, и все, что на земле. Аллах богат, всехвален!»

У нее перестало сосать под ложечкой от этих слов и поднялось настроение. Доктор Азад по сравнению с Богом ничто. Аллаху принадлежит то, что в небесах, и то, что на земле. Она повторила это несколько раз вслух. Она спокойна. Ее ничего не может потревожить. Только Господь, если Он сам того захочет. Шану начнет психовать и нервничать перед приходом доктора Азада. Пусть нервничает. Аллаху принадлежит то, что в небесах, и то, что на земле. Как это звучит на арабском? Наверное, даже лучше, чем на бенгальском, ведь это самые настоящие слова Бога.

Она закрыла книгу и огляделась: все ли в порядке? Под столом — груда бумаг и книг Шану. Надо их либо убрать, либо не приглашать сюда доктора Азада. Коврики за окном, выбитые деревянной лопаткой, надо снова положить на пол. Ковриков три: красный с оранжевым, зеленый с лиловым, коричневый с голубым. На большом желтом ковре вытканы зеленые листики. Стопроцентный нейлон и, как говорит Шану, долговечный. Обивка на диване и стульях цвета сухого коровьего навоза — очень практичный цвет. Подушечки под голову завернуты в целлофан, чтобы масло для волос Шану не запачкало ткань. Назнин никогда не видела столько мебели в одной комнате. Даже если собрать всю мебель в поселке, у тетушек с дядюшками из кухонь забрать все до последнего стульчика, все равно будет меньше. Низенький столик со стеклянной столешницей и оранжевыми пластмассовыми ножками, три небольших деревянных столика; большой стол, обеденный; книжный шкаф; в углу буфет, подставка для газет, корзинка с файлами и папками; диван, кресла, две скамеечки для ног; шесть стульев вокруг стола и сервант. Обои на стенах желтые, на них аккуратные коричневые круги и квадратики. В Гурипуре ни у кого такого нет. И она почувствовала прилив гордости. Даже у ее отца, второго по богатству человека в деревне, мебели куда меньше. Он удачно выдал замуж свою дочь. На стенах тарелки, на крючках и проволочках, из них не едят, они для красоты. У некоторых золотая окантовка. «Фольга», — объяснил Шану. Между тарелками в рамочках его сертификаты. Здесь у нее есть все. Все эти прекрасные вещи.

Назнин положила Коран на место. Рядом в обертке самая священная книга: Коран на арабском. Она коснулась обложки.

Назнин долго смотрела на сервант с фарфоровыми фигурками животных и пластмассовыми фруктами. Их нужно протереть. Интересно, как туда попала пыль и откуда она вообще. И все это принадлежит Господу. Интересно, что Он будет делать с фарфоровыми тиграми, брелоками и пылью?

Ну вот, опять мысли унесло куда-то в сторону. Она начала проговаривать суру из Священного Корана, которую выучила в школе. И хоть значения слов непонятны, успокаивает сам ритм. Вдох начинается где-то в желудке. Вдох и выдох. Плавно. Тихо. Назнин прилегла на диван и уснула. Перед глазами возникли нефритово-зеленые рисовые поля. Взявшись за руки, они с Хасиной идут в школу, срезают путь, падают, руками вытирают коленки. В ветвях кричат майны, беспокойно пробегают козы, большие, грустные буйволы похоронной процессией шествуют мимо. Над головой небо, широкое, пустое, впереди до самого конца, куда ни глянь, тянется земля и растекается под небом темно-голубой чертой.

Назнин проснулась. Было уже четыре. Бросилась на кухню резать лук, глядя на него спросонья, тут же порезалась, нож глубоко зашел в указательный палец под самый ноготь. Открыла холодную воду, подставила руку под струю: «Чем занимается Хасина?» Этот вопрос постоянно приходит ей в голову: «Чем сейчас занимается Хасина?» Это даже не вопрос. Скорее чувство, пронзительная боль в легких. Одному Богу известно, когда они снова увидятся.

То, что Хасина противится Судьбе, не дает ей покоя. Из этого ничего хорошего не выйдет. Так все говорят. С другой стороны, если вдуматься и вглядеться повнимательнее, разве Хасина не покоряется Судьбе? Если Судьбу нельзя изменить, несмотря на все усилия со стороны человека, тогда, возможно, Хасина и должна была сбежать с Малеком. Кто знает, может, против этого она и сражалась и именно это не могла изменить. Иногда думаешь, что проще всего с самого начала принять решение, предоставить себя в полное распоряжение своей Судьбы, но как же узнать, куда именно она тебя зовет? А ведь жить нужно каждый день. Если Шану придет сегодня домой и увидит, что в квартире не убрано, что специи не смолоты, неужели она сложит руки и ответит: мол, не спрашивай меня, почему ничего не готово, это решаю не я, а моя Судьба. За куда меньшую провинность муж изобьет свою жену и будет прав.

Шану еще ни разу ее не бил. И ни разу не замахнулся. Он вообще добрый и мягкий человек. Хотя это не значит, что он никогда ее не ударит. Он считает свою жену «хорошей работницей» (Назнин подслушала разговор по телефону). И будет поражен, если она вдруг перестанет таковою быть.