Книга Улица Ангела - Джон Бойнтон Пристли

— Мы скоро опять увидимся, — сказал капитан, в третий раз чокаясь с мистером Голспи. — Не так ли, друг?

— Обязательно увидимся, старина, — заверил его мистер Голспи. Он был очень красен, и его массивный лысый череп был весь усеян мелкими капельками пота.

— Вы поедете с нами обратно, как только закончите свои дела в Лондоне?

— Пока не могу сказать. Если удастся, то поеду.

— Вот и хорошо, — сказал капитан. Затем с глубокомысленным видом приложил ко лбу палец, жирный, как свиная сосиска.

— А теперь объясните нам, какие такие дела у вас здесь, а? По секрету. Мы никому не расскажем.

Старший механик подергал кончики своих усов, почти таких же пышных, как у мистера Голспи, силясь придать своему лицу выражение еще более загадочное и важное, чем у капитана, словно он был хранителем бесчисленных коммерческих тайн.

— А я скажу вот что, — прокричал великан-штурман, который сейчас был не в состоянии дожидаться, пока спросят его мнения, — я вот что скажу: это, конечно, дела настоящие. Они послужат для блага нашей родины. За ваше здоровье! — заорал он еще громче и залпом осушил свой стакан, после чего немедленно вспомнил о злосчастной истории в Риге и целых двадцать минут сидел молча, со слезами на глазах.

— Что ж, я расскажу, — начал мистер Голспи, вынимая изо рта сигару и глядя на нее так многозначительно, как смотрят на сообщника. — Мне незачем делать из этого секрет. Помните Микорского? Нет, нет, погодите. Не того коротышку, у которого была контора в Данциге, а высокого бородатого парня, что торговал лесом. Ну, вспомнили?

Капитан вспомнил и, видно, был так горд этим доказательством своей хорошей памяти, что несколько минут словно дирижировал какой-то весьма бурной симфонией. Штурман помнил тоже, но ограничился кивком: перед его мокрыми от слез голубыми глазами по-прежнему стояла картина семейной трагедии в Риге. Старший механик никак не мог припомнить Микорского и с настоящей тоской повторял его фамилию на все лады, начиная от высокого дисканта и кончая отчаянным басом.

— Я ему устроил два-три дельца в те времена, когда у меня были кое-какие связи, — продолжал мистер Голспи. — И кутили мы с ним как-то вместе несколько ночей. Вот с месяц тому назад встречаю я этого Микорского, и он говорит, что едет сейчас за город к своему родственнику, предлагает ехать с ним. Делать мне как раз было нечего, я и поехал. Была адская жара, и к тому же меня там чуть до смерти не заели комары. У этого родственника Микорского собственная фабрика мебели, и он изобрел новый способ отделки фанеры и наборки: машину и все прочее, что нужно для этого. А в тех местах рабочие руки очень дешевы. Я расспросил, куда они отправляют весь свой товар. Отвечают, что у них заказы из Германии, и Чехословакии, и Австрии, а бывает, что и для Парижа. Я спрашиваю: «Ну, а во сколько ваш товар обойдется с доставкой в Лондон?» Они мне показали расценки, и я увидел, что дело это подходящее, но им об этом и словом не обмолвился. Уехал и навел кое-какие справки. Узнал, сколько платят за этот товар в Бетнел-Грин и Хокстоне, одним словом — во всех тех местах Лондона, где изготовляется мебель…

— Бетнел-Грин, да, да, — подтвердил с гордостью старший механик. — Там работал мой дядя Стефан. Да, да, старик Стефан работал в Бетнел-Грин. — И после меланхолического размышления добавил: — Он социалист.

— Вот как! — прогудел мистеру Голспи со свойственным ему грубоватым добродушием. — Ну что ж, Бог с ним, пускай себе будет социалист. Слушайте дальше. Оказалось, что в Лондоне за такую же фанеру и наборку, ничуть не лучше, платят вдвое дороже. Что вы на это скажете, а? Как будто нельзя выписывать ее оттуда, где она стоит гроши! Ничего не видят у себя под носом. Неповоротливый народ здешние коммерсанты. «Ну вот, это для меня дело, тут можно заработать», — подумал я и опять съездил к этому родственнику Микорского. Я хотел узнать, сколько фанеры и всего прочего они могут мне отпускать ежемесячно, какие у них сорта и цены. Они мне все рассказали и дали гарантию. Сделку мы, как водится, спрыснули, и я уехал с контрактом в кармане. Так и написали — что они обязуются отпустить мне столько-то товара одного сорта и столько-то другого, когда бы я ни потребовал, и что я — их единственный представитель в Англии.

— Первоклассное дело! — с важной миной знатока заметил капитан, тараща осоловелые глаза. — Значит, теперь вы все это продаете и наживаете большие деньги?

— Теперь я буду искать людей, которые занимаются продажей этого товара, кого-нибудь, кто работает в этой отрасли, и войду с ними в долю. — Мистер Голспи шумно отхлебнул из стакана. — И не будь я Джимми Голспи, если не отыщу подходящего человечка не позднее, чем послезавтра.

— Загребете кучу денег и разбогатеете, а?

— Нет, это дело слишком чистое. Но кое-что мне перепадет, конечно. Для начала хватит.

— Нет, нет! — прокричал капитан и, перегнувшись через стол, похлопал мистера Голспи по плечу. — Вы загребете в Лондоне кучу денег, это я вам говорю. Уйму! Здесь, в Лондоне, денег ого!.. — И он протянул руки ладонями вверх, как будто ожидая, что в них польется золото Английского банка.

— Не так много, как вы думаете, — возразил мистер Голспи, медленно покачивая головой. — Нет, далеко не так много. Деньги здесь, может быть, имеются, но они лежат без движения. Их не пускают в оборот. Я же вам говорил, что лондонцы — отсталый народ.

— Вы хотите сказать, что они спят?

— Вот именно. Большинство из них живет как в полусне.

— Хо-хо! — загремел капитан. — И вы собираетесь их разбудить?

— Кое-кого, пожалуй, и удастся встряхнуть. А не удастся — двинусь дальше. Кстати, мне пора трогаться, ребята. Я сказал помощнику стюарда, тому парню, который играет на концертино, чтобы он сбегал за такси и снес вещи на берег. Такси уже, наверное, ждет меня там. Так что счастливо оставаться! Давайте выпьем еще по стаканчику на прощанье. За удачу!

Они с некоторой торжественностью пили этот последний стакан, когда воротился посланный и объявил, что такси ждет. Мистер Голспи вышел на палубу, за ним остальные. У сходней он остановился, чтобы проститься.

— Итак, в путь! — воскликнул он, обращаясь не столько к слушателям, сколько к самому себе. — Прямо в старый кроличий садок. Господи, что это за город! Миллионы и миллионы людей — и большинство из них еще не сознает, что они живут на свете. У них только и есть что глазки да хвостики, выглянут из норки — и тотчас юркнут обратно. Милый старый кроличий садок! Полюбуйтесь на него. Впрочем, отсюда, сколько ни гляди, ничего не увидишь. Что за город! Да, капитан, да, друзья, вот куда я отправляюсь!

— А ваша дочь, малютка Лина? — спросил капитан. — Она уже здесь, ожидает вас?

— Нет, она в Париже с теткой, но приедет сюда, как только я устроюсь. «Голспи и дочь» — вот как будет называться наша фирма, и посмотрим, как Лондон примет нас. Клянусь Богом, если не я, то Лина, этот ловкий чертенок, уж наверное расшевелит кое-кого. Но здесь ей придется вести себя прилично. Да, уж здесь-то я ее заставлю угомониться! Ну, капитан, будьте здоровы, не садитесь на мель и кланяйтесь от меня всем девчонкам и парням у вас на родине, а в следующий ваш рейс мы обязательно увидимся здесь. Черкните мне словечко по адресу вашей здешней конторы, а я их извещу, где меня можно найти. Но куда же девался мой парень, черт его побери? Ага, вот и он. Все снес? Отлично. Ну, пока!