Книга Все утра мира - Паскаль Киньяр

Раскланявшись в свой черед, господин Кенье надел шляпу и объявил:

– Сударь, вы обитаете в тишине и запустении деревни. Ах, сколь завидна, сколь приятна жизнь в сей дикой глуши, средь зеленых лесов, укрывших в своей чаще ваши мирные пенаты! Однако придется вам, сударь, расстаться с ними!

Господин де Сент-Коломб не разжал губ. Он пристально смотрел на говорившего.

– Сударь, – продолжал господин Кенье, – поскольку вы славитесь как признанный мастер в искусстве игры на виоле, я получил приказ просить вас выступить при дворе. Его Величество изъявил желание послушать вас, и, если он останется доволен, вы будете приняты в число придворных музыкантов. В этом случае я удостоюсь чести состоять при короле вместе с вами.

Господин де Сент-Коломб отвечал, что он человек пожилой и вдовый, что на его попечении находятся две дочери, каковое обстоятельство вынуждает его вести существование более уединенное, нежели у других, и что он питает отвращение к светской жизни.

– Сударь, – сказал он, – я посвятил всего себя этой вот хижине из старых досок в развилке шелковицы, звукам моей семиструнной виолы и двум моим дочерям. Воспоминания – вот мои единственные друзья. Плакучие ивы там, вдали, журчащие воды реки, голавли с пескарями да цветущая бузина – вот мои придворные. Передайте же Его Величеству, что во дворце нечего делать дикарю, который был представлен покойному королю, его батюшке, еще тридцать пять лет тому назад.

– Сударь, – возразил господин Кенье, – вы, верно, плохо уразумели мои слова. Я придворный музыкант короля, а пожелание Его Величества – закон.

Лицо господина де Сент-Коломба вспыхнуло темным румянцем. Глаза его гневно заблистали. Он подошел вплотную к гостю.

– Я настолько дик и неотесан, месье, что полагаю себя вправе самому распоряжаться своею жизнью. Извольте доложить Его Величеству королю, что он был чересчур добр, остановив свой взор на таком ничтожестве, как я.

И господин де Сент-Коломб, продолжая говорить, неприметно подталкивал господина Кенье к дому. Там они раскланялись. Господин де Сент-Коломб вернулся на берег, Туанетта же отправилась в курятник, находившийся в углу сада, у самой реки.

Тем временем господин Кенье, взяв шляпу и шпагу, тихонько подобрался к шелковице, распихал носком сапога индюшек и желтеньких цыплят, что-то клевавших у дерева, устроился на траве, в тени, меж корней, и принялся слушать. Затем он ушел незамеченным и отправился в Лувр. Там он побеседовал с королем, доложив ему причины отказа, выдвинутые музыкантом, и поделившись с Его Величеством тем волшебным и мучительным впечатлением, какое произвела на него тайком услышанная музыка.

Глава V

Король выразил недовольство тем, что ему не удалось заполучить господина де Сент-Коломба. Придворные продолжали нахваливать виртуозные импровизации этого последнего. Досада, вызванная неповиновением, еще усиливала нетерпение короля, во что бы то ни стало желавшего послушать игру знаменитого музыканта. Он вновь отправил к нему господина Кенье, на сей раз в сопровождении аббата Матье. За каретой, что везла их в имение Сент-Коломба, следовали верхами два офицера. Аббат Матье был одет в черную атласную рясу с узеньким воротничком с кружевными рюшами и большим алмазным крестом на груди.

Мадлен ввела прибывших в залу. Аббат Матье встал у камина, положив украшенные кольцами руки на серебряный набалдашник своей трости красного дерева. Господин де Сент-Коломб стоял у застекленной двери, выходившей в сад, положив ничем не украшенные руки на высокую узкую спинку стула. Аббат Матье заговорил первым:

– Музыканты и поэты античных времен любили славу и скорбели, когда императоры и короли не допускали их пред свои очи. Вы же скрываетесь от мира среди индюшек, кур и пескарей. Вы хороните свой талант, дарованный вам Господом Богом, в деревенской пыли и скорбной гордыне. Репутация ваша хорошо известна королю и его двору; следовательно, настало время сжечь ваше суконное платье, принять благосклонность Его Величества и заказать себе парик с буклями. Ваш плоеный воротник давным-давно вышел из моды и…

– Это я сам давно вышел из моды, господа! – вскричал Сент-Коломб, до глубины души уязвленный попреком в адрес его одежды. – Благодарите от меня Его Величество и передайте ему, что я предпочитаю отсветы заката на моих руках золоту, которое он мне сулит. Я предпочитаю мои бедные суконные одежды вашим чудовищным парикам. Я предпочитаю моих кур скрипкам короля и моих свиней – вам самим.

– Сударь!

Но господин де Сент-Коломб, схватив стул, взмахнул им над головами гостей с криком:

– Замолчите и покиньте мой дом! Или же я разобью этот стул о ваши головы!

Туанетта и Мадлен с ужасом взирали на отца, воздевшего стул к потолку, боясь, что он лишился рассудка. Но аббат Матье не выказал испуга; он легонько пристукнул тростью по полу и промолвил:

– Вы умрете в своем дощатом чулане, высохнув с голоду, как церковная мышь, в полной безвестности.

Господин де Сент-Коломб размахнулся и с треском разбил стул о каминный колпак, яростно прорычав:

– Ваш дворец ничтожнее моего чулана, а ваша публика мизинца моего не стоит!

Аббат Матье выступил вперед и, поглаживая свой алмазный крест, продолжал:

– Вы сгниете заживо в этой ужасной глуши. Вы утонете в вашей деревенской грязи.

Господин де Сент-Коломб, дрожащий от гнева и белый как бумага, рванулся схватить другой стул. Господин Кенье, а за ним Туанетта бросились к нему. Господин де Сент-Коломб глухо стонал: «А-а-ах!», с трудом переводя дыхание и вцепившись в спинку стула. Туанетта силой разжала ему пальцы, и они усадили его. Пока господин Кенье надевал шляпу и перчатки, а аббат бранил хозяина за глупое упорство, тот промолвил, тихо и с пугающим спокойствием:

– Вы сами утонете. Так держитесь же крепче за руки! Вам страшно гибнуть в пучине, и вы хотите заманить туда вместе с собою других.

Голос его с трудом вырывался из груди хриплыми отрывистыми возгласами.

Королю понравился этот ответ, который аббат и виолонист передали ему. Он велел оставить музыканта в покое, запретив, однако, своим придворным посещать его концерты, ибо также был строптивцем и поддерживал тесные связи с господами из Пор-Руаяля до того, как разогнал их.

Глава VI

В течение многих последующих лет они жили в мире и покое, всецело отдаваясь музыке. Туанетта уже переросла свою маленькую виолу; настало время, когда ей пришлось раз в месяц подкладывать полотняную тряпицу меж ног. Теперь они устраивали всего один концерт в сезон, куда господин де Сент-Коломб звал только своих собратьев-музыкантов, но никогда не приглашал ни знатных господ из Версаля, ни даже буржуа, которые завоевывали все большую благосклонность короля. Он гораздо реже записывал новые сочинения в тетрадь с красной марокеновой обложкой и решительно отказывался печатать и представлять их на суд публики. Он утверждал, что речь идет об импровизациях, родившихся в один миг, стало быть один миг живущих, и отказывал им в звании законченных произведений. Мадлен расцветала красотою, красотою тонкой, изысканной и полной грустного, тоскливого ожидания, причину коего никак не Могла постичь. Туанетта же вся искрилась радостью жизни и все более преуспевала в затейливости и виртуозности игры.