Книга Спиридов был - Нептун - Иван Фирсов

Петр кивнул Апраксину, направляясь на ют.

— Пора мне, генерал-адмирал, возвращаться на «Ингерманланд». Будя, у Котлина свидемся.

Внезапно у грот-мачты Петр остановился и подозвал Бредаля. Неподалеку ловко крепил шлаги фала[8]небольшого роста вихрастый черноволосый мальчуган в матросской робе.

— Никак юнги у тебя на борту? — спросил, любуясь ловкими движениями юного матроса, Петр.

— Точно, герр адмирал, — добродушно улыбнулся Бредаль, — взят из гардемаринской роты на кампанию.

— Чей малый?

Апраксин, кашлянув, опередил Бредаля:

— Сей отрок коменданта Выборга сынок. Мною к Бредалю на летнюю кампанию определен.

— Майора Спиридова малец? — Петр помнил бывалых преображенцев.

— Он самый.

Управлявшиеся со снастями матросы делали свое дело, не обращая внимания на говоривших, обтягивали, подбирали слабину у шкотов, расправляя наполнявшийся ветром парус. Но подросток, видимо, почувствовал, что разговор касается его, и мельком взглянул на собеседников.

Вчера вечером в боцманской каюте, где он обустроился, квартирмейстеры за вечерним чаем говорили, что на корабль прибыл сам император.

— А штой-то барабанного бою не слышно было? — спросил молодой подшкипер.

— А то, не положено по уставу, — пояснил усатый боцман. — На борту нашем генерал-адмирал обретается, он самый главный на флоте. А государь император токмо чин адмирала имеет. На флоте-то не на суше, свои порядки...

«Неужто тот долговязый и есть царь?» — успел подумать юнга...

— К чему юнца не определили в Навигацкую школу? — спросил Петр тем временем.

— Отец просил меня, — как бы оправдываясь, ответил Апраксин. — Здесь-то — не в Москве, в Сухаревой башне. Шибче с морем пообвыкнется и корабельному делу обучится. Уважил я своего бывшего гренадера. К тому же малец наторел в грамоте и арифметике.

— Добро, Бог ему в помощь, — согласился Петр, ступая на трап. — Из гардемаринского семени добрая поросль всходит.

Петр повернулся и поманил глазевшего на него мальчика. Тот, не мешкая, закрепил снасть и подбежал.

— Юнга Спиридов Григорий, — звонко доложил он, румянец проступил на загорелых щеках.

— Сколь же годков тебе? — начал разговор Петр.

— Одиннадцатый пошел, ваше величество, — пропел еще звонче Григорий.

Петр слегка передернул плечами.

— На корабле я тебе не царь-государь, а адмирал.

— Виноват, господин адмирал.

Лицо Петра прояснилось.

— А ты боек, сие к добру. Грамоту разумеешь?

— Псалтырь до корки чту.

— Письмом владеешь? — продолжал допытываться Петр.

— Покуда слоги выписываю.

— И то ладно, — похвалил Петр, — а цифирь ведаешь?

— Два действа разумею.

Ответы юнги, видимо, пришлись по душе Петру.

— Отпиши тятеньке, что я тобой доволен. Теперь ступай к товарищам, гляди, они без тебя не управятся.

— Справный малец, — вполголоса проговорил Бредаль.

— Сам напросился на флот, — в тон ему добавил Апраксин. — Братца его, лейтенанта, у Гренгама в шторм, ночью, снесло волной за борт, утоп. Так малый взамен его решился заступить.

— Похвально сие рвение, капитан из него может славный получиться, — сказал Петр и усмехнулся, — а может статься, и другую пользу отечеству сослужит. Вона, ведаешь, генерал-адмирал Неплюев Иван, из гардемарин, а каково скачет. Нынче с Портою вершит дела, моряки — люди смекалистые...

Проводив Петра, Апраксин направился в салон и пригласил Бредаля.

— Айда похарчим, капитан-командор, мне тоже на «Гангут» отчаливать пора.

За столом Бредаль полюбопытствовал:

— Их величество упоминало имя Неплюева. Я что-то не припоминаю такого среди корабельных офицеров.

— Где тебе ведать? По корабельному строению государь определил его запрошлым годом, а нынче он резидентом в Константинополе.

— Каким же образом нелегкая занесла туда моряка? — заинтересовался Бредаль.

Выпитое вино несколько разморило генерал-адмирала, но флагман флота обычно не кичился своим положением за обеденным столом и охотно поддерживал беседы с командирами на житейские темы. Тем более он слыл неплохим рассказчиком, как истинный моряк, иногда «травил», но подноготную Неплюева знал досконально и поэтому оживился.

Корабль немного накренился, видимо, от порыва ветра, и, чтобы не пролилось вино из переполненного бокала, Апраксин, причмокивая, пригубил его и начал рассказ.

— Сам-то Неплюев из захудалых дворян новгородских. Женился совсем молодым, да вскоре по какому-то своему обету в монастырь ушел. Жена-то второго родила без него. Мой братец в ту пору там воеводствовал. Спустя пару лет возвернулся он из монастыря и попался на глаза князю Александру Данилычу. Грамотеем слыл Неплюев, и Меншиков положил глаз на него, определил в Морскую академию, где и я его вскоре приметил. В первую же кампанию очутился он в Копенгагене, вместе с эскадрой, которой флагманом был государь. Там-то, на рейде, государь порешил отправить всех гардемарин практиковаться и обучаться языку италианскому в Венецию. Капитаны венецианские нахваливали Неплюева, лихо бился он с турками в сражениях, потом занесло его с гардемаринами во Францию и Гишпанию. Из Кадикса писали мне, просили денег на обратный путь. Возвернулись через всю Европу и прямо ко мне явились.

Апраксин прервался на минуту, отпил вина, а Бредаль заерзал, ожидая продолжения рассказа.

— Ну и я первым делом решил их экзаменовать, — Апраксин откинулся на спинку кресла, — пригласил Змаевича, а тут государь вдруг у нас объявился, с генералом Чернышевым Григорием, членом коллегии нашей, ты-то его знаешь. Государь чего-то не в духе был, глянул на гардемарин и сказывает: «Я хочу их сам на практике увидеть, а нынче напишите их во флот гардемаринами». Гардемарины-то носами засопели, а Григорий Петрович смел был и говорит государю: «Грех тебе, государь, будет — люди по воле твоей бывши отлучены от отечества и в чужих краях сносили голод и холод три годика, а ты их не жалуешь». Государь подумал и молвил: «Добро, я их сам проверю, к чему способны». Спустя неделю экзаменовал их, доволен остался. Особенно Неплюева похвалил за твердые знания корабельного строения и отменное владение италианским. Тут же пожаловал его в поручики морские и определил старшим смотрителем в Адмиралтейство. Ну, Неплюев бросился на колени и руку у государя облобызал. А государь-то оборотил руку ладонью и сказывает: «Видишь, братец, я и царь, да на руке у меня мозоли, а все от того, показать вам пример и хотя бы под старость видеть мне достойных помощников и слуг отечества».