Книга Анна, Ханна и Юханна - Мариан Фредрикссон

— Папа, — кричит она, — папа!

Но он не отвечает. Наступила осень, темнеть стало рано. Юханна видит свет в пещере, и ее это почему-то пугает. Из пещеры раздается чей-то громкий возглас. Это Рудольф. Он видит, как она испугана, а она замечает, что они оба шатаются — и он, и отец.

— Иди домой, малышка! — кричит Рудольф, и она, плача, бежит вприпрыжку. Падает, больно ударяется, но боль в разбитой коленке ничто в сравнении с переполняющей ее радостью.

— Папа, — кричит она, — папочка!

Потом приходит ночная медсестра, озабоченно склоняется над ней:

— Ну, ну, Юханна, это был всего лишь страшный сон. Спи, засыпай.

Юханна, как обычно, послушно закрывает глаза и на несколько часов позволяет себе заснуть — до тех пор, пока ее не будят голоса начавшейся дневной смены, а в жилы не врывается ледяной холод. Юханна дрожит от холода, но никто этого не замечает, окно открыто и оттуда немилосердно дует. Но вот ей меняют постель, и она больше не мерзнет и не краснеет от стыда.

Она возвращается в дневную белую пустоту, в ослепительное небытие.

Анна провела ночь, мучаясь тяжелыми отрезвляющими мыслями. Эти мысли проснулись одновременно с чувствами, когда сестра Мерта спросила о ее поздних детях. Нежность и ненасытность. С ней всегда было так — сила чувств оставалась прежней, даже когда убывали силы телесные.

Уснула Анна только в третьем часу. Ей снилась мама. Ей снились мельницы, потоки, льющиеся через плотину в сверкающее озеро. Во сне озерная вода была тихой и светлой.

Сон успокоил и утешил ее.

Господи, как мама умела рассказывать! Об эльфах, танцующих над озером в лунном свете, о ведьме, соблазнившей кузнеца, заколдовавшей и людей, и скотину. Когда Анна стала старше, сказки превратились в длинные повествования о живых и мертвых в дальних неведомых странах и чужих народах. Когда Анне исполнилось одиннадцать, она стала более критичной, поняла, что все это выдумки, и эти чудесные страны существовали лишь в мамином воображении.

Став взрослой и получив водительские права, Анна часто сажала маму в машину и возила ее к порогам на Длинном озере. До порогов было всего двадцать четыре мили. Она хорошо помнила, как злилась на папу, когда в первый раз определила это расстояние по карте. Машина была у нее уже много лет, и она часами катала в ней Юханну и дочку, чтобы та вдоволь наслушалась рассказов о чудесной стране детства. Было бы желание и понимание.

И они в конце концов нашли общий язык — она и мать, в тот солнечный летний день, тридцать лет назад, и былую злость и раздражение словно сдуло ветром. В тот торжественный и удивительный момент она ясно и отчетливо увидела: все было правдой, сказочная страна и в самом деле существовала — здесь, у Длинного озера с глубоким дном, порогами, с водой, падающей с высоты в двадцать метров, здесь, рядом с величественно-тихими, расположенными выше горными северными озерами — Норвежскими озерами.

Мельницу давно разобрали и на ее месте построили электростанцию, которая теперь тоже не работала, так как энергию получали на другой, атомной электростанции. Но красивая красная избушка осталась на месте, какой-то незнакомец давно пользовался ею как своим летним домиком.

Момент был слишком значителен для громких слов, и говорили они мало. Мама плакала и просила прощения за свои слезы: «Как же я глупа!» Только когда они достали из машины корзинку с едой и уселись с чашками кофе и бутербродами на плоский большой камень, Юханна начала рассказывать, и слова ее лились так же, как когда-то, в далеком детстве Анны. На этот раз мать выбрала историю о войне, которая так и не случилась.

— Мне было всего три года, когда начался кризис унии, и мы бежали в пещеру. Это там, далеко за горой. Может быть, мне просто кажется, что я все это помню, потому что потом много раз слышала эту историю, когда уже выросла. Но я очень живо представляю себе эту картину. Рагнар примчался домой. Он был такой изысканный в своей синей форме с белыми пуговицами… Он и сказал нам, что скоро будет война — между нами и норвежцами!

Всеобщему удивлению не было предела, это детское удивление граничило с непониманием. Даже трехлетний ребенок, живший в приграничной области, понимал, что на другой стороне у него есть родственники. Мамина сестра была замужем за торговцем рыбой из Фредриксхалла, двоюродные сестры летом проводили по нескольку недель в домике мельника, да и сама она всего несколько месяцев назад была с матерью в том городе, в гостях у тетки. Юханна помнила, как пахло рыбой от мужа тетки и как он говорил, когда они осматривали стены городской крепости:

— Отсюда мы стреляли по этому шведскому черту.

— По кому?

— По шведскому королю.

Девочка испугалась, но тетка, которая была мягче и добрее матери, взяла ее на руки и успокоила:

— Это было давным-давно. Люди тогда были глупыми-глупыми.

Но может быть, это был голос дяди по матери, оставшийся в ее памяти. Вскоре после поездки в Норвегию она спросила об этом отца. Он в ответ громко, как тетка, рассмеялся и сказал, что было это давным-давно, при царе Горохе, когда люди как последние бараны слушались своих сумасшедших офицеров и королей.

— К тому же стрелял не норвежец. Это был швед, который безымянным вошел в историю.

Она тогда ничего не поняла, но слова отца запомнила крепко. Много лет спустя, когда ходила в школу в Гётеборге, мать узнала, что отец говорил правду. Это был, несомненно, благословенный выстрел, ибо он покончил с Карлом XII.

Они долго просидели тогда на камне, мама и Анна. Потом прошлись по дороге, огибающей бухту, направились через лес к школе, которая до сих пор стояла на месте, хотя и оказалась меньше, чем помнилось Юханне. Посреди леса лежал гладко обтесанный камень. Мама долго стояла перед этим камнем, не переставая удивляться: «Какой же он, оказывается, маленький!» Анна, в детской памяти которой тоже застрял этот волшебный камень, не стала смеяться.

Весь тот длинный субботний день Анне удалось быть образцовой дочерью. Она приготовила любимые блюда отца, без всякого видимого нетерпения выслушивала его бесконечные истории и даже отвезла его к причалу, где стояла лодка, сидела в ней и мерзла, пока он осматривал двигатель, заводил его для пробы и кормил гаг хлебными крошками.

— Может, прокатимся?

— Нет, слишком холодно. К тому же надо ехать к маме. По-моему, она сердится.

Анна так и не научилась ни ставить парус, ни крутить магнето. Если только ради отца… но нет, осторожность не повредит.

— Ты всю жизнь только тем и занималась, что сидела, уткнувшись носом в книжки, — сказал отец.

Он произнес эти слова с намерением причинить боль, и ему удалось достичь цели.

— Я полностью себя обеспечиваю, — возразила она.

— Деньги, — сказал он, и уголки его рта презрительно опустились, — это все же не самое главное в нашем мире.