Книга Каббалист с Восточного Бродвея - Исаак Башевис Зингер

Постояв так немного, он поплелся обратно. Внезапно его поразила слепота. Он налетел на вешалку, отпрянул назад, стукнулся головой о стенку. Что-то упало и разбилось. Вероятно, одна из неземных скульптур г-жи Капицкой. В этот момент зазвонил телефон — необычайно громко и угрожающе. Д-р Калишер вздрогнул и вдруг почувствовал, что между ног у него стало тепло. Он описался, как маленький ребенок.

3

«Докатился, — подумал он. — Все, пора на свалку». Он опять потащился в сторону спальни. Не только исподнее у него и брюки промокли. Почему-то г-жа Капицкая не брала трубку — хотя прежде не раз прерывала сеанс, чтобы обсудить последние новости на бирже, — телефон все звонил и звонил. Только теперь он понял, что произошло. Он нечаянно захлопнул дверь в гостиную. Обычно он оставлял ее приоткрытой, чтобы в коридоре было хоть немного светлей. «Пойду домой», — сказал сам себе д-р Калишер. Он хотел повернуть к выходу, но совершенно потерял ориентацию в лабиринте квартиры. Нащупав какую-то ручку, он открыл дверь и услышал сдавленный крик. По ошибке он опять вернулся в ванную — крючок был сломан, дверь не запиралась. Он вновь увидел женщину в корсете. Ее лицо было освещено, и, хотя все это длилось не дольше секунды, д-р Калишер успел заметить, что она немолода.

— Простите, пожалуйста, — сказал он и попятился.

Телефон умолк, потом зазвонил снова. Вдруг д-р Калишер увидел красную полосу света — г-жа Капицкая шла к телефону. Он замер и не то спросил, не то просто сказал:

— Г-жа Капицкая?!

Г-жа Капицкая вздрогнула:

— Вы уже освободились?

— Мне нехорошо. Я пойду домой.

— Нехорошо? Так куда же вы пойдете? Что с вами? Сердце?

— Все сразу.

— Подождите.

Г-жа Капицкая приблизилась к нему, взяла за руку и отвела обратно в гостиную. Телефон все трезвонил, потом наконец умолк.

— Давит сердце, да? — спросила г-жа Капицкая. — И добавила: — Ложитесь на диван, я вызову врача.

— Нет-нет, не нужно.

— Дайте я помассирую.

— У меня проблемы с мочевым пузырем и с простатой.

— Что?.. Я включу свет.

Он хотел ее остановить, но она уже зажгла несколько ламп. Яркий свет полоснул его по глазам. Г-жа Капицкая стояла перед ним и, покачивая головой, глядела на его мокрые брюки.

— Вот до чего доводит одиночество, — сказала она.

— Мне очень стыдно.

— О чем вы говорите? Все мы стареем. Никто не молодеет. Вы были в уборной?

Д-р Калишер ничего не ответил.

— Подождите минуточку. У меня до сих пор хранятся его вещи. Я как будто чувствовала, что они еще пригодятся.

Г-жа Капицкая вышла. Д-р Калишер опустился на краешек стула, подложив под себя носовой платок. Он сидел напряженный, мокрый, по-детски сконфуженный и беспомощный. И вместе с тем исполненный внутреннего покоя, который нисходит иногда на больных. Всю жизнь он боялся клиник, врачей и особенно бесстыжих медсестер, обращающихся со взрослыми мужчинами, как с младенцами. Все! Его тело отказывалось ему служить. «Мне конец, kaput!..» Он подвел краткий итог своего земного существования: «Философия? Какая философия? Чувственность? Чья чувственность?» Долгие годы он жонглировал многозначительными фразами, да так и не пришел ни к каким выводам. То, что произошло с ним и в нем, то, что случилось в Польше и в России, то, что творится на других планетах и в далеких галактиках, невозможно было свести ни к шопенгауэровской «слепой воле», ни к его, Калишера, «чувственности». Ничего не объясняли ни «субстанция» Спинозы, ни «монады» Лейбница, ни диалектика Гегеля, ни монизм Геккеля. Все они, как и г-жа Капицкая, просто играли словами. Лучше бы я вообще не публиковал свою писанину. Какой толк от всех этих бессмысленных гипотез? Они никому и ничему не помогают… Он поднял глаза на развешанные по стенам картины г-жи Капицкой. В безжалостном электрическом свете они казались неумелой детской мазней. С улицы до него долетали гудки автомобилей, крики мальчишек, грохот метро. Открылась дверь, и в гостиную вошла г-жа Капицкая со стопкой одежды: пиджак, брюки, рубашка, кальсоны. От вещей пахло пылью и шариками от моли.

— Вы были в спальне? — спросила его г-жа Капицкая.

— Что? Нет.

— Неля не материализовалась.

— Не материализовалась.

— Ну, переодевайтесь. Не буду вас смущать. — Она положила одежду на диван и участливо наклонилась к д-ру Капишеру. — Вы останетесь здесь, — сказала она. — Завтра я пошлю за вашими вещами.

— Нет. Это глупо.

— Я знала, что это случится, как только нас представили друг другу на Второй авеню.

— Как это? Впрочем, не важно.

— Они предупреждают меня обо всем заранее. Стоит мне взглянуть на человека, и я уже знаю, что с ним произойдет.

— Серьезно? Ну, и когда же я сыграю в ящик?

— Вам еще жить и жить. Вы нужны здесь. Вы должны завершить свою миссию.

— Моя миссия — примерно то же самое, что ваши призраки.

— Призраки существуют! Не будьте циником. Они наблюдают за нами, хранят нас, советуют, что делать. Наша роль в Циклическом Возрождении Вселенной гораздо важнее, чем вам кажется.

Он хотел спросить: «Почему же тогда вам пришлось нанимать эту женщину?» — но промолчал. Г-жа Капицкая снова вышла. Д-р Калишер стянул с себя брюки, потом кальсоны, вытерся платком и замер — в пиджаке и без штанов — как какой-то свихнувшийся клоун. Затем он вступил в просторные и холодные, как саван, подштанники г-на Капицкого. И брюки, и подштанники были ему сильно велики. Д-ру Калишеру пришлось подворачивать штанины. Он задыхался, пыхтел и чуть ли не каждую секунду останавливался, чтобы перевести дух. Вдруг он вспомнил: вот так же точно много лет назад он переодевался в папины вещи, когда тот дремал после субботней трапезы: в белые брюки, талес с кисточками, лапсердак, меховую шапку. Теперь все, что осталось от отца, — это кучка пепла где-то в Польше, а он, Зорах, напяливает на себя костюм зубного врача.

Он посмотрелся в зеркало, даже высунул язык как мальчишка. Потом лег на диван. Снова зазвонил телефон и мгновенно умолк, — по-видимому, на этот раз г-жа Капицкая сняла трубку сразу. Д-р Калишер закрыл глаза и лежал, не двигаясь. Ему не на что было больше надеяться. Ему даже не о чем было больше думать.

Он задремал и очутился в кафетерии на Сорок Второй улице возле Публичной библиотеки. Он отщипывал кусочки от бисквитного печенья. Какой-то беженец объяснял ему, что для того, чтобы вывезти родных из Польши, их нужно переодеть в нацистскую форму. Потом на корабле их переправят на Северный полюс, Южный полюс и через Тихий океан. Специальные агенты будут обеспечивать их безопасность на Огненной Земле, в Гонолулу и Йокагаме. Каким-то непонятным образом это путешествие было связано с его, Зораха Калишера, философской системой не в старой, а в новой редакции, где чувственность и память нераздельны. На фоне проплывающих в сознании образов д-р Калишер задавался недоуменным вопросом: «Какого рода отношения могут быть между сексом, памятью и освобожденным эго? И какая трансформация ожидает эти отношения в Вечности? Все это казуистика, сплошная казуистика. Попытка оправдать собственную импотенцию. И потом, как я могу куда-то вывезти Нелю, если она уже погибла? Если только сама смерть не более чем эротическая амнезия». Он проснулся и увидел склонившуюся над ним г-жу Капицкую. Она принесла ему подушку.