Книга Хана. Аннабель. Рэйвен. Алекс - Лорен Оливер

– Хана! – щебечет она – Ты как раз вовремя! Мы приступаем к десерту.

Вернувшись домой и запершись в комнате, я впервые за весь вечер начинаю дышать нормально.

Я переставляю стул к окну. Если прижаться лицом к стеклу, будет виден дом Анжелики Мэрстон. Там темно. Я ощущаю укол разочарования. Мне необходимо что-нибудь сделать сегодня. Меня одолевает зуд, нервозное, возбуждающее ощущение. Мне нужно выбраться отсюда.

Я расхаживаю по комнате, беру с кровати телефон. Уже поздно, двенадцатый час. На мгновение я задумываюсь, не позвонить ли Лине. Мы не разговаривали восемь дней, с того самого вечера, когда она заявилась на вечеринку в Роаринг-Брук-Фармс. Думаю, она боялась музыки и неисцеленных парней с девушками. Может, она решила, что я больна?

Я открываю мобильник, набираю первые три цифры ее номера. Потом захлопываю крышку. Я уже оставляла ей два или три сообщения. Она явно игнорирует меня.

А если она спит? Вдруг я разбужу ее тетю Кэрол? Тогда скандала не оберешься. И мне нельзя рассказывать Лине про Стива Хилта – я не хочу пугать ее, и, похоже, она донесет на меня. Я не могу признаться ей в том, какие чувства я сейчас испытываю. Моя жизнь сжимается вокруг меня, как будто я бреду сквозь анфиладу комнат, которые становятся все меньше. Она возразит, что я везучая и должна радоваться своим оценкам на эвалуации.

Я швыряю телефон на кровать. И он сразу начинает жужжать. Новое смс. Я вздрагиваю. Мой номер мало кто знает – и почти никто не может похвастаться сотовым. Я снова хватаю мобильник и неуклюже открываю его дрожащими пальцами.

Ну, конечно, смс от Анжелики.

«3амучил кошмар – на углу Вашингтона и Оук пятнадцать кроликов зазывали меня на чаепитие. Скорее бы меня исцелили!»

Наши сообщения, касающиеся андеграунда, приходится тщательно шифровать, но данное послание понять нетрудно. Встречаемся на углу Вашингтона и Оук через пятнадцать минут.

Намечается вечеринка.

Глава вторая

Чтобы добраться до Хайлендса, мне надо выбраться с полуострова. Улицы Сент-Джона я избегаю, хотя она привела бы меня прямиком к улице Конгресса. На ней случилась вспышка лет пять назад – четыре вовлеченные семьи, четыре досрочных исцеления. С тех пор это место запятнано и постоянно привлекает особое внимание регуляторов и патрулей.

Зуд под кожей превращается в ровную гудящую силу, в неодолимую потребность всего тела. Я давлю на педали и еле сдерживаюсь. Мне следует быть начеку, на тот случай, если поблизости окажутся регуляторы. Только бы не поймали во время комендантского часа! Тогда мое последнее лето свободы, принадлежащее мне, оборвется раз и навсегда. Быстро загонят в лабораторию.

К счастью, я добираюсь до Хайлендса без происшествий. Я торможу. Прищуриваюсь и вглядываюсь в таблички на домах, пытаюсь разобрать буквы в темноте. Хайлендс – это мешанина переулков и тупиков, и я никогда не могла их запомнить. Я проезжаю Брукс и Стивенс, Тэнглвилд и Крествью-Авеню, а затем Крествью-Сайкл. Зато луна сегодня полная, и она с хитрым видом плывет точно надо мной. И лунный человечек не то подмигивает мне, не то ухмыляется. У каждого есть свои секреты.

Наконец-то, я замечаю Оук. Хотя теперь я еду медленно, сердце у меня колотится так, будто выскочит через рот, если я попытаюсь сказать хоть слово. Я целый вечер старалась не думать о Стиве, но уже не могу с собой совладать. Наверное, я его увижу. Мысль о нем водопадом обрушивается в сознание, в само бытие.

Слезая с велосипеда, я автоматически провожу рукой по заднему карману и чувствую листок бумаги, записку, которую повсюду ношу с собой последние две недели. Я обнаружила ее в своей сумке.

«Мне нравится твоя улыбка. Я хочу с тобой познакомиться. Как насчет занятий по землеведению? У тебя их тоже ведет мистер Рёблинг?

С.Х.»

Мы со Стивом часто сталкивались на андеграундных вечеринках в начале лета. Однажды мы чуть не разговорились после того, как я врезалась в него и облила ему ботинок содовой. А потом действие перенеслось на улицу Истерн-Пром. Стив всегда внимательно смотрел на меня. В день, когда я получила записку, мне показалось, что он мне подмигнул. Но я была с Линой, а он – со своими приятелями с мужской части пляжа. Он никак не мог подойти ко мне. Не представляю, как ему удалось подсунуть послание ко мне в сумку.

Его письмо, конечно, было закодировано. «Занятия» означали приглашение на концерт, «землеведение» – что он будет проходить на одной из ферм. На Рёблинг-фарм, если точнее.

Тогда мы просто отправились бродить по полю, лежали в траве, соприкасаясь локтями, и смотрели на звезды. В какой-то момент Стив провел одуванчиком сверху вниз, касаясь моего лба и подбородка. Я едва не захихикала.

А он меня поцеловал.

Мой первый поцелуй. Он был подобен музыке, которая еще играла где-то в отдалении – буйная, неритмичная, отчаянная. Страстная.

С тех самых пор мне удалось повидаться со Стивом лишь дважды, да и то на людях. Мы могли разве что кивнуть друг другу. По-моему, такое – самое худшее, что может случиться. Это тоже зуд – желание увидеть его, позволить ему провести рукой по моим волосам – чудовищное, непрестанное, изводящее ощущение в крови и костях.

Гораздо страшнее, чем болезнь. Настоящая отрава.

И мне она нравится.

Если он будет сегодня ночью на вечеринке – пожалуйста, пусть он будет! – я вновь его поцелую.

Анжелика ждет меня на углу Вашингтона и Оук, как и обещала. Она прячется в тени огромного клена, и на мгновение мне мерещится, что это Лина. Но луна освещает ее, и образ Лины скрывается в уголке моего сознания. Лицо Анжелики – сплошь острые углы, особенно ее нос, длинный и наклоненный вперед. Думаю, именно поэтому я так долго недолюбливала Анжелику – мне казалось, будто она постоянно принюхивается к какому-то гадкому запаху.

Но она знает, каково это – чувствовать себя под замком, и понимает мою потребность вырваться.

– Ты опоздала, – дружелюбно констатирует Анжелика.

Сегодня тут нет музыки. Когда мы шагаем по лужайке к дому, шелест листвы нарушает приглушенное хихиканье, а следом – внезапный всплеск разговоров.

– Осторожно, – предупреждает Анжелика, когда мы поднимаемся на крыльцо. – Третья ступенька прогнила.

Я киваю. Старые доски постанывают под нашими ногами. Ставни заколочены, и на них заметны очертания больших красных букв «Х», поблекших от времени и непогоды. Раньше здесь свила гнездо болезнь. Когда мы были маленькими, мы подбивали друг дружку забраться в Хайлендс, приложить ладони к дверям зараженного дома и стоять так на спор. Рассказывали, будто истерзанные души людей, умерших от амор делириа невроза, могут обрушить на тебя болезнь за то, что ты забрался на их территорию.

– Нервничаешь? – спрашивает у меня Анжелика.

– Нет, я в порядке, – отвечаю я, распахиваю дверь и переступаю первой порог.