Книга Факелоносцы - Розмэри Сатклиф

Темные глазки его скользнули по лицу Аквилы. Флавиан, видимо, почуял этот быстрый настороженный взгляд, потому что сказал:

— Не бойся, друг. Моему сыну можно доверять. — Он достал из-под туники спрятанную на груди тоненькую восковую табличку. — Перепелов отдай на кухню. Управляющий расплатится с тобой. А это отнесешь куда обычно.

Птицелов взял табличку и, не глядя, спрятал ее у себя на груди под оборванной туникой.

— Как прикажет господин, — отозвался он, потом повел в воздухе рукой, как бы охватив этим прощальным жестом всех троих, снова взгромоздил на спину корзину и, обогнув дом, направился к кухне.

Аквила проводил его взглядом, затем обернулся к отцу:

— Что все это значит? — Ему показалось, что Флавия знает ответ.

Флавиан еще раз погладил собачьи уши, потом отпустил Маргариту, шлепнув на прощанье по спине.

— Это значит, что я передал послание в Динас Ффараон, в Арфонские горы.

— Да? И что за послание?

Последовало молчание, но Аквила знал: сейчас отец все ему расскажет.

— Сперва я немного углублюсь в историю, — заговорил наконец Флавиан. — Многое тебе уже известно, но все же лучше начать с начала, ничего не пропуская.

Так вот, когда Феодосий, про которого так любит рассказывать старый Куно, пришел с намерением прогнать пиктов, его правой рукой был некий Магнум Максим, испанец по рождению. А когда Феодосий опять ушел на юг, командовать здесь он оставил Максима. Тот женился на дочери британского вождя, предки которого правили в Северных Кимру[5]еще до того, как мы, римляне, пришли в Британию. Отчасти благодаря происхождению его жены британские войска несколько лет спустя провозгласили Максима императором, противопоставив его Грациану. Собрав почти все британские легионы и вспомогательные когорты, он отправился навстречу судьбе, и судьба уготовила ему смерть. Все это тебе известно. Но в Арфонских горах у него остался сын Константин.

Аквила встрепенулся, рассказ наконец-то заинтересовал его.

— Тот, который спас нас после того, как были отозваны последние из легионов?

— Именно. Когда Рим ничем уже не мог нам помочь и сам разваливался на глазах, хотя потом в известной мере оправился, — мы обратились к Константину Арфонскому. И он спустился с гор со своими соплеменниками и повел их и нас к победе. Морских Волков прогнали, очистив от них Британию, как никогда прежде за предшествующие двадцать лет. После чего еще тридцать лет, пока Константин держал бразды правления в своих руках, сидя в Венте, дела в Британии шли хорошо, и саксов не раз отгоняли от наших берегов. Но в конце концов Константина убили прямо у него во дворце. Заговор устроили пикты, но многие у нас подозревали, что за этим стоял Вортигерн, выходец с Запада, где он был всего лишь вождем клана Ордовиков.[6]Вортигерн присоединился к Константину на склоне его дней и женился на его сестре Севере. Вероятно, он полагал, что если одному происхождение жены помогло получить императорскую власть, то поможет и другому. Но могущество-то ему было нужно совсем иного рода. Он и всегда верховодил самыми горячими головами, для которых Рим был тем же, чем был четыреста лет назад для местных племен. Эти горячие головы ничему не научились за последующие годы: ослепленные своими мечтами, они в ордах саксов и сейчас видят меньшее зло, чем в господстве Рима. Итак, Константин умер, и Вортигерн захватил главную власть в стране, хотя полной эта власть так и не стала. Но оставались еще сыновья Константина — Ута и Амбросий, его поздние дети.

— Да, помню, — вставил Аквила. — Я это запомнил, потому что, когда их отца убили, они были не намного старше меня, а мне тогда было восемь. Они, кажется, куда-то исчезли.

— Их успела увезти преданная челядь и спрятать в Арфонских горах. Итак, в течение десяти лет в руках Вортигерна была сосредоточена фактически вся власть в Британии, если можно назвать властью положение, при котором приходится опираться на банды вооруженных саксов, чтобы защищаться от пиктов, и в то же время пользоваться ненавистными римскими вспомогательными войсками, чтобы защищаться от саксов… — Флавиан шевельнулся и, протянув руку, нащупал неровный край ступени. — Ута умер с год назад, но Амбросий как раз достиг возмужалости.

Аквила быстро взглянул на отца, он понял смысл сказанного: дикий кимрийский отпрыск княжеского рода, живущий в сердце гор, достиг того возраста, когда может взять в руки щит и по праву рождения стать законным предводителем тех, кто предан Риму.

— И поэтому?.. — спросил он.

— И поэтому… приняв во внимание то, что полководец Этий, который два года назад был консулом, воюет сейчас в Галлии, мы послали к нему гонцов с напоминанием, что мы все еще причисляем себя к империи, и попросили прислать нам подкрепление, чтобы помочь очистить провинцию от Вортигерна и разбойничьих дружин саксов и опять присоединить Британию к Риму. Это было прошлой осенью.

Аквила невольно охнул.

— И какой пришел ответ?

— Пока никакого.

— А что… что за послание передал ты сейчас?

— Всего лишь короткая фраза из Ксенофонта,[7]о которой мы договорились заранее и которую переписала для меня Флавия. Приблизительно в середине каждого месяца мы передаем сообщение через нашего знакомца-птицелова или еще через кого-нибудь, чтобы проверить — действует ли секретная дорога.

— «…от Венты до гор все двести миль», — повторил Аквила. — И таким образом ты узнаешь, что это свой человек.

Отец кивнул:

— Да, я сразу подумал — уловишь ты пароль или нет.

— Ты говоришь, послание отправлено Этию прошлой осенью? Но ведь сейчас разгар лета. Ответ давно должен был прийти, разве нет?

— Если вообще придет, то придет в самое ближайшее время. — В голосе отца вдруг послышалась усталость. — Иначе будет поздно. Каждый лишний день увеличивает опасность, что Лис Вортигерн почует, откуда дует ветер.

Разговор оборвался, и, пока они так, молча, сидели, солнце погасло и в долину, как бесшумный прилив, прихлынули сумерки. Небо над волнистой линией холмов сделалось прозрачным и бесцветным, точно хрусталь. И по мере того как свет угасал, аромат жимолости, исходивший от венка Флавии, все сгущался. Мимо пронеслась летучая мышь, просверлив сумрак пронзительным писком. Старая Гвина прошаркала у них за спиной по залу и зажгла свечи — все эти звуки Аквила помнил с раннего детства. Все было в точности так, как всегда бывало в сумерки, но Аквила теперь знал, что его родной дом, который он так любил, такой тихий на вид, по-своему тоже борется за Британию, которой угрожают не только случайные набеги саксов.

Внезапно он ощутил, что эти прекрасные цветущие мгновения безвозвратно отцветут и никогда уже не вернутся. «И даже если я просижу здесь так еще десять тысяч вечеров, — подумал он, — этот сегодняшний вечер больше не повторится». И он бессознательно сложил ладони лодочкой, словно желая удержать его хотя бы совсем ненадолго.