Книга Колеса ужаса - Свен Хассель

— Хватит мямлить, полицейская свинья, — заревел Порта, схватил его за плечи и затряс, как тюфяк. — К детскому дому, легавый, и поживее! Веди нас — los mensch![5]Чего ждешь? Я не гауптман[6]— всего-навсего милостью Божией обер-ефрейтор Йозеф Порта — но такое дерьмо, как ты, должно выполнять мои приказы!

Полицейский, словно бы собиравшийся удрать, бестолково заметался из стороны в сторону, но его схватил лейтенант Хардер.

— Слышал? Вперед! Показывай дорогу и не тяни время, а то пристрелю!

И сунул маузер под нос полуобезумевшему полицейскому. У того неистово дрожали губы, по щекам текли слезы. Он был бы уже на пенсии по старости, если б не война.

Высившийся над полицейским Плутон грубо толкнул его и прорычал:

— Заткнись и марш вперед, дедуля.

Полицейский полубегом затрюхал впереди между развалинами, над которыми плясали языки огня. Мужчины, женщины и дети лежали, прижавшись к земле. Одни были мертвы, другие — в шоке; вопли некоторых леденили нам кровь.

Там, где несколько часов назад был угол улицы, к нам подбежал маленький мальчик, плача от страха.

— Помогите вытащить маму и папу! Он тоже солдат. Только приехал домой в отпуск. Лизхен потеряла руку. Генрик сгорел.

Мы остановились на несколько секунд. Мёллер потрепал ребенка по голове.

— Мы скоро вернемся!

Перед нами оказалась гора развалин. Идти дальше было нельзя. Когда мы повернулись к полицейскому с просьбой вести нас другим путем, поблизости раздалось несколько сильных взрывов. Все молниеносно бросились на землю. Пригодился фронтовой опыт.

— Что за черт, Томми, что ли, вернулись? — прошипел Порта.

Еще несколько металлических раскатов грома, на нас посыпались осколки, камни, комья земли. Каски пронзительно звенели от их ударов. Однако новый налет лишь задержал нас. Вскоре он прекратился.

— Вслепую бомбят, — лаконично сказал Старик и поднялся.

Мы продолжили нелегкий путь к своей цели, полицейский шел впереди. Он провел нас через какой-то подвал. Мы пробили кирками отверстия в стене и оказались в том, что оставалось от большого сада. Деревья попадали и сгорели, груда развалин и искореженного железа — останки здания — все еще неистово пылала.

Полицейский указал на нее и пробормотал:

— Дети внизу…

— Господи, какой разор, — сказал Штеге. — И какой отвратительный запах. Должно быть, сюда после фугасных бомб попали фосфорные.

Старик быстро осмотрелся и принялся энергично расчищать что-то, похожее на ведущие в подвал ступени.

С лихорадочной поспешностью мы разрыхляли и отбрасывали мусор, но на место отброшенного сверху сыпался другой. Вскоре пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание. Мёллер сказал, что самое разумное — установить контакт с теми, кто в подвале, если там еще есть кто-то живой.

Полицейский сидел с безжизненными глазами, раскачиваясь взад-вперед.

— Послушай, шупо[7]! Это то самое место, — крикнул Порта, — или ты дурачишь нас? И, черт возьми, перестань изображать коня-качалку! Помогай нам. За что тебе платят?

— Оставь его. Он ничего не может с собой поделать, — устало сказал лейтенант Хардер. — Это детский дом. Точнее, он был здесь. Так написано на вон той вывеске.

Следуя совету Мёллера, мы стали стучать по дверному косяку — и по прошествии того, что показалось вечностью, получили ответ, еле слышно донесшийся до нас: стук! стук! стук! Снова ударив по косяку молотком, напрягли слух. Сомнения не было: стук! стук! стук! Мы заработали как сумасшедшие, кирками и ломами, чтобы пробиться в подвал. Пот оставлял бороздки на закопченных лицах. С рук сдиралась кожа. Ногти ломались, на ладонях появлялись водяные мозоли, а мы все разбрасывали горячие, зазубренные куски раствора и кирпича.

Плутон повернулся к полицейскому, который раскачивался, сидя на корточках, и что-то бормотал.

— Иди сюда, старый легаш. Помоги копать эту яму, — крикнул он.

Поскольку ответа не последовало, гигант подошел к шупо, схватил его и без усилий поднес к яме, где мы устало работали. Старый хрыч упал к нам. Когда он поднялся, кто-то сунул ему в руки лопату и сказал:

— Шуруй, приятель!

Полицейский начал копать, и когда работа привела его в чувство, мы больше не обращали на него внимания. Первым пробился в подвал Старик. Появилась лишь узкая щель, но сквозь нее мы слышали, как детские руки в отчаянии скребут по бетонным стенам.

Старик утешающе заговорил в темноту. Но его тут же заглушил хор детских криков. Успокоить их было никак нельзя. Отверстие стало больше, и оттуда высунулась ручонка, но пришлось ударить по ней, чтобы ребенок убрал ее. Едва скрылась эта, появилась другая.

Штеге отвернулся и закричал:

— Я с ума сойду! Мы переломаем им руки, если будем расширять пролом!

Из-за фундаментной стены послышался пронзительный женский голос, просящий воздуха, затем другой:

— Воды, воды, ради Бога, воды!

Старик, стоя на коленях, утешающе обратился к ним. Терпение его было неимоверным. Если бы не он, мы побросали бы инструменты и убежали, затыкая уши, чтобы не слышать этих безумных голосов.

Свет раннего утра с трудом проникал сквозь толстый, удушливый ковер дыма над горящим городом. Мы работали в противогазах, но едва не задыхались. Голоса наши звучали глухо, отдаленно.

Нам удалось пробить новое отверстие. Мы пытались всеми силами успокоить несчастных людей в заваленном подвале. Атмосферу ужаса во время воздушного налета можно вообразить, но только те, кто побывал под бомбами, знают, что они — не самое страшное. Самое страшное — реакция на них человеческого духа.

— Отче наш, сущий на небесах! — раздался высокий, дрожащий голос. Кирки и лопаты продолжали стучать. — И оставь нам долги наши…

Оглушительный взрыв, всплеск и поток огня. Новые раздирающие уши взрывы. Снова налет? Снова случайная бомбежка вслепую? Нет, зажигательные бомбы!

Мы плотно прижались к фундаменту того, что было некогда детским домом.

— Ибо Твое есть Царство…

— Нет, клянусь Богом, — ответил возбужденный голос Порты. — Оно принадлежит Адольфу — этой гнусной свинье!

— Помоги, Господи, помоги нам и нашим детям, — закричала молившаяся в подвале женщина. Заплакал ребенок:

— Мама, мама, что они делают? Я не хочу умирать, не хочу умирать.

— О Господи, вызволи нас, — истерически крикнула другая, и белые, холеные пальцы заскребли по краю отверстия, ломая наманикюренные ногти о бетон.