Книга Где кончается небо - Фернандо Мариас

И тут меня напугал еще один звонок — долгий, пронзительный. Это был домофон.

— Да? — снял я трубку.

— Это курьер, — ответил голос, слегка приглушенный уличным шумом. — Хоакин Дечен здесь живет?

Хм… и да, и нет. Да — потому что это действительно был адрес Дечена. Нет — потому что он больше здесь не жил. Но я не стал вдаваться в подробности.

— Да, здесь.

В домофоне загрохотало — похоже, курьер понесся по лестнице наверх, не дожидаясь ответа.

Вскоре, отдуваясь, он уже стоял у двери мансарды. Что-то было в нем такое, что я почувствовал род солидарности. Наверное, возраст: для курьера он выглядел немолодо, ему было хорошо за тридцать. Может, выпускник университета, которому так и не удалось найти применение диплому, или безработный, вынужденный соглашаться на любое предложение на бирже труда. До чего же я устал, однако, и как мне все осточертело… Мы оба с этим парнем, похоже, заняты не своим делом.

— Ну и лестницы тут у вас! — выдохнул он вместо приветствия.

Вероятно, у него это дежурная фраза, чтобы клиент не скупился на чаевые.

— А мы скоро лифт поставим, — ответил я.

Это была чистая правда, установка лифта входила в ближайшие планы домовладельца, и все же курьер смерил меня скептическим взглядом, словно сомневаясь, что человек с мокрой тряпкой и шпателем в руках способен на такое серьезное дело. Он протянул мне прямоугольный пакет, запечатанный в полиэтилен.

— Для сеньора Хоакина Дечена.

Я заколебался. Взять пакет или все-таки не стоит?

— Да вы не беспокойтесь, за все заплачено, — по-своему истолковал он мое замешательство. — Вот здесь распишитесь.

Я нацарапал какую-то закорючку, и курьер унесся вниз по лестнице.

Ну вот, еще одно искушение для моего врожденного любопытства. Сначала мобильник (это испытание я, можно сказать, выдержал с честью, не стал отвечать на звонок), а теперь еще и пакет: так и просится в руки, а кругом никого…

Я разрезал шпателем полиэтиленовую обертку, — да ничего тут такого нет, вовсе я не вторгаюсь в чужую частную жизнь. Внутри лежал еще один конверт — обычный, белый, бумажный — и квитанция из типографии: заказ сеньора Дечена… брошюровка рукописи и переплетные работы… обложка из синтетического материала, имитация натуральной кожи… Речь явно шла о содержимом белого конверта — значит, в нем книга. Но конверт запечатан, а на нем ни слова — ни кому, ни от кого, ни адреса, ни логотипа типографии. Совершенно безличный конверт, при желании я вполне мог вскрыть его, а потом заменить другим, точно таким же… И я разорвал его и вытащил книгу. Под зеленой обложкой скрывалась пачка листов, исписанных от руки аккуратным, разборчивым почерком — видимо, это писал тот самый неведомый мне Дечен. Ну уж пару первых строчек я могу себе позволить прочитать, я это заслужил. Ладно, пять строчек, сказал я себе, пять строчек — это еще не грех, так, невинное любопытство. И чтобы скрепить этот договор с самим собой, я торжественно произнес вслух:

— Пять строчек. Только пять! Идет? — и ответил себе не менее торжественным тоном: — Идет.

Ну что ж, все в порядке, с собой я договорился.

Я открыл книгу и прочитал:

Констанца… Констанца… Констанца…

Я повторяю твое имя вполголоса, а потом наконец решаюсь написать его. Пожалуй, лучше всего будет начать именно так. Твое имя, ты. Теперь всякий раз, когда меня станут одолевать сомнения, я буду смотреть на буквы, составляющие твое имя, и они придадут мне мужества.

И неважно, что тебя больше нет. Скоро ведь и меня тоже не станет, верно?

Тут и заканчивались мои пять строчек. Я захлопнул книгу, жалея, что не догадался выторговать у себя не пять строк, а, к примеру, десять. Ничего не поделаешь, слово надо держать.

Я снова взялся за работу, решив попозже найти какую-нибудь причину, чтобы прочесть еще немного. И тут я вспомнил про слова, нацарапанные на стене. Не стал бы я их разбирать — того, о чем я расскажу, не случилось бы. Но я подошел поближе и прочитал их.

Две строчки — имя, а под ним дата:

Констанца

7.11.36

В случайные совпадения я не верю. Убежден: у всего происходящего есть причина. Совпадениями мы, идя на поводу у своего невежества или трусости, обычно называем загадки, которые нам не под силу разрешить. А у меня вдобавок есть личный пунктик — увлеченность датами и всем, что связано со временем.

7.11.36. Седьмое ноября тысяча девятьсот тридцать шестого года. Почти семьдесят лет тому назад чья-то рука начертила на стене имя женщины — то же имя, с которого начинается зеленая книга. Я пригляделся повнимательнее: перед семеркой была написана робкая, неуверенная шестерка, но ее потом кто-то энергично перечеркнул, будто автор передумал и решил исправить ошибку. Кто же и при каких обстоятельствах написал эти строки, которые я сейчас читаю? И что он чувствовал при этом? 7.11, седьмое ноября — эту дату вывела когда-то на гипсе чья-то рука. А обнаружил я эту надпись шестого ноября, и вот стою тут и ломаю голову, кто мог написать это здесь шестьдесят восемь лет тому назад. Еще несколько часов — и круг времени замкнется. А может, уже замкнулся: ведь неизвестная мне рука захотела увековечить сначала шестое ноября тридцать шестого года… Как бы то ни было, приближалась — или уже наступила — годовщина какого-то события, о котором я понятия не имел, но которое наверняка сыграло особую роль в жизни человека, написавшего эту книгу.

Интересно, смогу ли я удержаться и не продолжить чтение?

Первая Констанца

Констанца… Констанца… Констанца…

Я повторяю твое имя вполголоса, а потом наконец решаюсь написать его. Пожалуй, лучше всего будет начать именно так. Твое имя, ты. Теперь всякий раз, когда меня станут одолевать сомнения, я буду смотреть на буквы, составляющие твое имя, и они придадут мне мужества.

И неважно, что тебя больше нет. Скоро ведь и меня тоже не станет, верно?

В самом начале я повторил твое имя три раза. Ровно три — столько, сколько нужно. Четыре или, к примеру, два — это было бы неправильно. Три Констанцы, три — не больше и не меньше. Три женщины, живущие в моем сердце. Хотя на самом деле я обращаюсь к тебе, к первой Констанце, к той, без которой не было бы и двух остальных. К тебе, моя Констанца. А ведь ты так и не узнала ни о чем, даже не догадывалась, до чего мне хотелось заслужить право называть тебя именно так…

Моя Констанца.

Я пишу эти строки, хоть и знаю, что тебе не суждено их прочитать. Это все равно что чертить в воздухе невидимые прозрачные линии. Вот уже давно я живу внизу. Ниже неба. Это моя судьба. Другой у меня нет и не будет. Даже если бы я нашел в себе силы попытаться что-нибудь изменить. И что с того, что когда-то мне довелось испытать радость полета.

Все позади. Мое крылатое время осталось в прошлом. В самом страшном углу, где хранится то, что нам не дано забыть. Воспоминания одолевают меня, и все они мучительны. Когда я вспоминаю о чем-то чудесном, мне больно оттого, что этого уже не вернуть. Но есть и другие воспоминания, ужасные, от них во мне вновь и вновь оживает чувство вины; каждое утро я ощущаю чью-то немую укоризну.