Книга Отряд обреченных - Джеймс Алан Гарднер

— Как интересно!

Именно они больше других заставили меня почувствовать себя круглой дурой.

После этого случая я никогда не обсуждала свою коллекцию с другими. Не пыталась описывать ее, понимая, что не сумею. И никому не показывала, зная, что меня лишь разозлит вежливое внимание людей, так ничего и не понявших. К чему мне их притворный интерес?

Яйца представляли собой независимый, замкнутый мирок, совершенный и внутренне самодостаточный. Яйца есть на любой планете, где существует жизнь. Куда ни пойди, рано или поздно непременно наткнешься на яйца. Мои товарищи разведчики обнаруживали их снова и снова. И если из какого-нибудь отчета я узнавала, что на той или иной планете найдены яйца, то обращалась с просьбой достать для меня образец. И почти всегда получала желаемое — у разведчиков принято помогать друг другу.

Заполучив яйцо, я несколько дней решала, какого «обрамления» оно достойно: деревянной подставки, фарфоровой плошки, куска ткани. Получить новое яйцо — это такой праздник! Вынув из упаковочного ящика, я баюкала яйцо в ладонях, восхищалась его хрупкостью, или прочностью, или теплотой. Иногда я не расставалась с яйцом целый час, представляя себе, будто контактирую с отложившей его матерью или зародышем, для которого оно было родным домом.

Однако ни из одного яйца в моей коллекции никто не мог вылупиться — некоторые даже не были оплодотворены. Остальные же были облучены по приказу Адмиралтейства, с целью убить все, что находится внутри; транспортировка чужеземных организмов — вещь опасная.

По ночам, если мной овладевала бессонница, я сидела среди своих яиц и вслушивалась в их молчание.

ВЫЗОВ

Тот вечер был похож на все остальные. Тихий вечер, когда я сидела в своей каюте, глядя на список отчетов, которые предстояло изучить. По корабельному времени было уже поздно. Я гордилась тем, что работаю допоздна. Конечно, время в космосе — вещь относительная; и все же мне было приятно думать, что я бодрствую, когда все остальные спят. Внезапно в тишине каюты негромко загудел сигнал вызова. Я нажала кнопку:

— Рамос слушает.

На экране возникло лицо лейтенанта Хакви, помощника капитана. Он был обладателем непринужденной улыбки и смазливой внешности рубахи-парня; все это позволяло ему одерживать победы над людьми, хотя в нем не было и намека на подлинное очарование, одно сплошное самодовольство.

— Капитан хочет видеть вас, разведчик.

— Да?

— В конференц-зале. Немедленно.

— Она хочет, чтобы я пришла с Яруном?

— Я уже переговорил с ним. Конец связи. Экран опустел.

Типично. Ничего другого и не следовало ожидать от этого типа. Если бы я вздумала оспаривать правильность действий Хакви, он ответил бы, что просто избавил меня от необходимости звонить своему подчиненному. Я вздохнула, поднялась и направилась к двери.

Свет на письменном столе погас у меня за спиной. Автоматически. Это так быстро происходило, что всякий раз заставляло думать: наверное, лампа страстно желает, чтобы я поскорей ушла.

МОЙ ПОДЧИНЕННЫЙ

Ярун ждал за дверью. Глаза у него были подернуты мутной пленкой: по-видимому, он спал, когда Хакви связался с ним. Ярун предпочитал ложиться рано. В порядке компенсации он использовал утренние часы, утверждая, что ему нравится утренняя тишина на корабле.

Понятия не имею, что он делал в свободное время. Может, просто возился со своей коллекцией — он собирал окрашенный шелк.

Разведчик II класса Ярун Дериха официально был моим подчиненным, поскольку окончил Академию на три года позже. Неофициально мы действовали как напарники — единственные разведчики среди восьмидесяти семи членов экипажа корабля, слишком ценных, чтобы стать «расходным материалом».

У Яруна практически отсутствовала часть лица — точнее говоря, левая половина челюсти так и не сформировалась, а правая перестала расти с тех пор, как ему исполнилось шесть. В результате складывалось впечатление, будто у него всего половина головы, с кожей, туго натянутой от левого виска к частично развившейся правой челюсти.

Все остальное у Яруна было в порядке. Мозг не пострадал. Уровень интеллекта выше, чем у девяноста девяти процентов населения. Ему было трудно есть твердую пищу, но Адмиралтейство любезно позаботилось о решении этой проблемы — в кафетерии имелся большой запас питательных жидкостей.

Дикция у него была отменная. Правда, это стоило ему огромных усилий, и поэтому он предпочитал не говорить без крайней необходимости.

Наше знакомство длилось уже шесть лет — и мы перестали считать, сколько раз спасали друг другу жизнь. Мы могли разговаривать о чем угодно, но могли и молчать вместе, не чувствуя никакой неловкости. Ближе Яруна у меня никого не было.

Тем не менее иногда при взгляде на его лицо у меня мурашки ползли по коже.

В этот час в коридорах никого не было. Ночью на дежурстве остаются всего двадцать человек, и все они обычно не покидают своих постов. Мне нравилось идти по пустым коридорам, когда лампы горят тускло и все двери закрыты. Негромкий стук подошв эхом отдавался в тишине спящего корабля. Мы с Яруном хранили молчание.

Наш корабль носит название «Палисандр», в честь одноименного семейства цветущих деревьев со старой Земли. У предыдущего капитана в каюте рос самый настоящий палисандр. В пору цветения капитан каждое утро вдевал в петлицу полураскрывшийся бутон, и на фоне зеленоватой формы темно-голубой цветок смотрелся очень хорошо.

Потом у нас появился новый капитан. Она тут же заявила:

— Уберите это проклятое дерево! У него опадают листья.

Палисандр переставили в кафетерий, где он всем мешал, так как часто ронял лепестки и листья в тарелки с едой. Спустя несколько месяцев дерево засохло — скорее всего, кто-то отравил его. Экипаж устроил вечеринку, чтобы отпраздновать это событие, и даже я посетила это мероприятие. Там я впервые попробовала шампанское.

Теперь на корабле остались лишь стилизованные изображения палисандра на стенах и дверях. Руководствуясь их цветом, человек определял, можно ему сюда входить или нет. Мне, например, категорически запрещалось посещать места с оранжевыми, голубыми, зелеными, желтыми, розовыми и коричневыми палисандрами. Доступными оставались лишь помещения с красными деревьями — общего назначения, вроде кафетерия, и специально предназначенные для разведчиков и их снаряжения, отмеченные черным силуэтом. Кстати, Адмиралтейство отвергало предположение, что черный цвет в данном случае имел какое-то особое значение.

НАШ КАПИТАН

Палисандр на двери конференц-зала был красного цвета. «Услышав» наши шаги, дверь открылась. Ярун пропустил меня вперед — на людях он всегда соблюдал протокол.

Капитан Проуп замерла у «звездного окна», по-видимому углубившись в свои мысли. Она смотрела в усеянную звездами тьму, словно капитан какого-нибудь парусного судна: спина выпрямлена, руки на бедрах, голова слегка откинута назад, так что каштаново-рыжие волосы рассыпались по плечам, ноздри раздувались, словно она вдыхала морской воздух. Наверняка она приняла эту героическую позу несколько минут назад и с нетерпением ожидала нашего появления. По какой-то причине ей отчаянно хотелось произвести на нас впечатление.