Книга Семь звезд - Ким Ньюман

— Ах ты, сучка, — прошипела мадемуазель Астарта.

Присутствующих происходящее повергло в шок.

— Я вынужден протестовать, — пробормотал предприниматель; его жена нерешительно закачала головой, все еще не веря в подлый обман.

— Боюсь, господа, вас надули, — торжествующим голосом произнесла Катриона. — Эта дамочка прекрасная актриса и к тому же принадлежит к тому мерзкому типу людей, которые наживаются на доверии окружающих.

Обманщица набросилась на девушку, как волчица, но Катриона проворно схватила ее за запястья, не давая острым, как кинжалы, ногтям впиться в лицо. Спутавшаяся бахрома на платье мадемуазель Астарты теперь больше напоминала щупальца ядовитой медузы.

— Вы ничтожество, — холодно сказала Катриона. — Теперь этому наглому обману конец. Вы поступите очень мудро, если вернетесь в мюзик-холл; там талант фокусника, только что продемонстрированный вами, никому не причинит вреда.

С гордо поднятой головой Катриона удалилась из комнаты, где тут же началась суматоха: посетители требовали обратно свои деньги, а мадемуазель с матушкой тщетно пытались их успокоить. Взбешенный предприниматель грозил, что непременно обратится в известную юридическую фирму.

В коридоре Катриона отыскала на вешалке свое пальто, сшитое из добротной шерстяной ткани, и легким движением набросила его на белое платье, умеренно и со вкусом отделанное бахромой. По правде говоря, ее наряд выглядел несколько вызывающе: укороченный подол едва доходил до колен и чисто символически прикрывал кружевные резинки шелковых чулок. Затем Катриона ловко нацепила элегантную шляпку-«колокол» на коротко постриженные каштановые волосы и бросила в зеркало быстрый довольный взгляд. По ее лицу были рассыпаны очаровательные игривые веснушки, и на их фоне мушка, аккуратно поставленная над уголком рта, казалась совершенно неуместным черным пятнышком. Соблазнительные губки давали их обладательнице все шансы стать мишенью для стрелы какого-нибудь богатого купидона. С ликующим видом Катриона послала своему отражению воздушный поцелуй и выпорхнула на улицу.

Гнев Катрионы постепенно начал проходить. Подобное шарлатанство, особенно если к нему добавлялась еще и алчность, всегда приводило ее в бешенство. Когда повсюду заправляют жулики вроде мадемуазель Астарты, готовые извлекать прибыль из чужих страданий и обувать любого доверчивого человека, глупо надеяться на серьезное отношение к исследованиям в области психики.

У обочины одиноко стоял золотисто-зеленый «бентли»[3], своей грациозностью больше похожий на яхту. За рулем Катриону терпеливо ожидал Эдвин Уинтроп: белый шарф, небрежно переброшенный через плечо, эффектно контрастировал с черной кожаной летной курткой; хотя, по правде говоря, к клетчатой кепке, из-под которой виднелись гладко зачесанные наверх волосы, больше бы подошло свободное полупальто. При виде Катрионы Эдвин довольно ухмыльнулся — и слегка подкрученные воском кончики усов придали его лицу ехидно-плутовское выражение; Уинтроп ничуть не сомневался, что спиритический сеанс удался Катрионе на славу. Ее любимый солдат уже семь лет находился в запасе, но все же нес своего рода службу на благо страны.

— Запрыгивай, детка, — приветствовал он Катриону, — полагаю, тебе хочется смыться отсюда как можно скорее. Подлые мошенники сейчас рвут и мечут и придумывают, как бы тебе отомстить.

Сверху на тротуар упал тяжелый цветочный горшок и с грохотом разлетелся вдребезги в нескольких сантиметрах от Катрионы. Через мгновение асфальт был покрыт комьями мокрой земли, глиняными осколками и темно-зелеными листочками ландыша. Девушка бросила быстрый взгляд на многоэтажный жилой дом и заметила в распахнутом окне взбешенного старика. Недолго думая, она проворно запрыгнула на переднее сиденье.

— Шустро, — с усмешкой похвалил Эдвин.

Машина с ревом сорвалась с места под аккомпанемент летящих сверху проклятий. Катриона густо покраснела: не каждый день доводится слышать в свой адрес подобные эпитеты. Эдвин ответил долгим пронзительным гудком.

Катриона придвинулась ближе и чмокнула его в холодную щеку.

— Ангел мой, как поживает мир духов и привидений?

— А я почем знаю?

Уинтроп пожал плечами.

— Надежные источники только что заверили меня, что ты там весьма неплохо обосновался.

— Боюсь, тебя дезинформировали. Немецким ублюдкам не удалось прикончить меня ни на земле, ни в воздухе; впрочем, семь заслуженных нашивок я так и не получил, поскольку к тому времени война уже успела закончиться. Эдвин Уинтроп, эсквайр[4]с владениями в Сомерсете и Блумсбери, не намерен в ближайшем будущем покидать землю, когда здесь так чертовски много всего интересного. Пока рядом есть ты, никому не захочется отправляться на тот свет.

Парочка ехала по Челси[5]в сторону парка святого Джеймса. Стоял ясный осенний день; тротуары, уже покрытые красно-оранжевыми листьями, больше походили на пушистые ковровые дорожки; в лицо дул прохладный освежающий ветерок.

— Что это у тебя? — вдруг спросила Катриона.

Придерживая одной рукой руль, Эдвин вытащил из кармана куртки сложенный лист бумаги, который при ближнем рассмотрении оказался телеграммой.

— От Шефа, — пояснил Уинтроп.

Немногословное послание содержало всего три слова. Ангельские Дюны в Сассексе[6].

— Это событие или место?

Эдвин расхохотался, оскалив ряд белоснежных зубов.

— И то, и другое, детка! И то, и другое…

3 Гостиная

По правде говоря, представительницам прекрасной половины человечества запрещалось переступать порог Клуба «Диоген». Поэтому, когда встал вопрос о принятии в него Катрионы, Уинтроп, недолго думая, заявил, что его возлюбленная не женщина, а дерзкая девчонка, и тем самым предупредил возможность каких-либо возражений. Шефа, никогда не испытывающего особого уважения к древней традиции, вполне удовлетворило такое объяснение, и отныне для Катрионы были открыты двери Гостиной. Она впорхнула в здание на Пэл-Мэл, нарушив его таинственную обстановку, и грациозно присела на краешек дивана, как это обычно делают девочки-школьницы, изображая перед директором послушных, воспитанных барышень. Пристально проследив за каждым ее движением лукавыми глазами, Уинтроп почувствовал удовлетворение от гневных статей, появившихся в «Тайме» и посвященных такому беспрецедентному случаю в истории Клуба. В глубине души Эдвин сознавал, что Шеф также разделяет его маленькую радость.