Книга Камни Господни - Михаил Строганов

За дверью послышались шаги, скрипнула дверь — на пороге показался дворовой мальчик Ивашка с медным тазом и кувшином нагретой воды. Поставил на резную скамью умывальню, смущаясь, продолжал топтаться у порога, с нескрываемым интересом и страхом разглядывая Данилу. Наконец, собравшись с духом, выпалил:

— Семен Аникеич изволит ждать в оружейной. Поспешайте, что ли…

Морозило. Во дворе мужики с большими деревянными лопатами полным ходом разгребали снежные завалы, пробивая в сугробах ровные прямые дорожки. Выйдя из хором, Данила сощурился: над головой ни тени, ни облачка, лишь по-весеннему играющее, но холодное солнце.

Оружейная была в хорошо укрепленной башне, срубленной из дуба и укрепленной камнем, так, чтобы трудно было прошибить пушечными выстрелами. На верху — вышка для дозорных, внизу арсенал и бойницы для огненного боя, первый этаж приспособлен для хранения выкатных щитов. «Предусмотрительно», — Карий потрогал ощетинившееся шипами тяжелое укрытие на колесах, с узкими прорезями для пищалей и самострелов. За таким подвижным щитом удобно вести бой нескольким воротникам, одновременно стреляя, поражая пиками и рубя саблями. На ограниченном, замкнутом пространстве отряд, обладавший такими щитами, мог запросто сдерживать противника, превосходящего по численности в несколько раз.

В арсенале, среди аккуратно расставленного оружия, подле небольшого стола Семен Аникиевич что-то негромко обсуждал с долговязым послушником в добротной суконной рясе. Рядом, с безучастным видом, стоял плотно сложенный казак в овчинном полушубке, шароварах и сильно изогнутой восточной саблей на поясе. «Саблю по-турецки носит, — отметил Карий, — подвешена свободно, конец вверх смотрит, чтобы ее легче из ножен выхватить. Бывалый рубака».

Заметив Данилу, Строганов развернул большую, испещренную чернилами карту и принялся сосредоточенно водить по ней указательным пальцем:

— В Сольвычегодске, да зырянских землях, нонче Божьей милостью спокойно. На Каме, близ Канкора и Орла-городка не раз брали вогульских лазутчиков, но пуще них страждут от волчьей напасти. На Чусовой совсем худо… Не было такого дня, чтобы здесь не исчезали люди, не умирали беспричинно, не убивали друг друга. Недавно посылали отряд, пожгли несколько капищ да паулей — толку никакого. Набеги, убийства со спины, да и от бесовщины вогульской много кто с ума спятил, — Семен посмотрел на бесстрастное лицо Карего и осекся. — Прибудете в Орел-городок да на Чусовую, сами узрите. Сказывай, Савва.

— Парма не то, что наш лес, земля здесь другая: вязкая да Камнем, как гробом накрытая. Оттого и нечисть здесь иная: не лешаки, а перевертыши да двоедушники: полу-звери, полу-люди, полу-духи, — Послушник перекрестился на образа. — Сила бесовская да звериная на свет исходит из пещер да развалов земных…

— Что местные, как ладят со своей нечистью? — спросил Карий.

— Люди для них все равно, что для нас скотинка домашняя, — пояснил Савва. — Оттого вогульцы идолов то кровью мажут, то плетьми секут, то маслом медную голову оботрут, то гвоздей в пузо наколотят. Только смеются идолища, как мы смеемся, глядючи на бычка бодливого, да петушка драчливого…

— Забавно сказываешь, — Карий снисходительно посмотрел на послушника. — Или сам в вогульские идолы веруешь, да оттого перед ними и трепещешь?

Вслед за Данилой усмехнулся в бороду и казак Василько Черномыс:

— Умеючи и ведьму бьют. Так что, сдается мне, что и бесам вогульским поганую кровь пустить можно, а самих вогульцев, кто супротив веры христианской баламутить станет, плетей всыпать, чтоб истину разуметь было сподручнее!

— Напрасно Савву не слышите, — Семен Аникиевич поставил небольшой короб из бересты. — Послушник-то наш не один год жил среди зырян и пермяков, ходил по черемисам и вогулам, бывал у остяков и самояди. До сих пор жив. — Семен открыл короб и вытащил из него предмет, завернутый в расшитый оберегами льняной лоскут, развернул сверток. На столе оказался человеческий череп, только неправильной звериной формы, словно волчий.

— Спаси мя, грешного! — воскликнул казак, хватаясь за саблю. Успокоившись, заломил шапку. — Слыхали мы про упырей. Бить их можно — и пулей пристрелить, и саблею зарубить. Только затем, чтобы кончить, надобно осиновым или дубовым колом к землице пригвоздить.

— И что дальше? — спросил Савва.

— Как что? — усмехнулся Василько — Сгинет окаянный, пылью рассыплется!

— Что если не сгинет? — Савва посмотрел казаку в глаза. — Что если превратится в вогульского истукана-менква, который и от дерева неотличим, и в любое существо обернуться может?

— Кровожадный да неуязвимый, — Данила посмотрел на Строганова. —Хозяин леса, который охотится на чужаков…

Строганов утвердительно кивнул.

— Только не леса — Пармы… Соглядатаи донесли, что пелымский князь Бегбелий плодит двоедушников, как мы — охотничьих собак, — Семен Аникиевич кивнул на череп. — Для того девок с волками вяжут. И если затем от такой девки родится ребенок со звериною меткою, отдают его на бесовское служение.

— Обычно, — продолжил Савва, — двоедушники долго не живут, скитаются в лесах или приживаются на капище. Однако после смерти их полузвериная душа вселяется в другого человека, превращая его в упыря.

— Вот, что удумало, бесово племя! — казак хватил кулаком по столу. — Это ж надо додуматься, чтобы нечисть плодить!

Савва вновь перекрестился:

— Это их вера, защита земли от врагов.

— В чем тут защита, мать их в душу! — не удержавшись, выругался казак. — Защита в бойцах да бойницах, а тут одна потеха бесовская!

— Не скажи. По их поверьям навыши вселяются в не соплеменников, а выбирают племена соседей, которые и изводят. И даже после того, как упыря изобличат и убьют, проткнув колом сердце, он возродится в своей земле менквом, продолжая истреблять и пожирать пришельцев. Оттого-то зыряне и норовят извести вогул, потому и прежний сибирский хан Едигер под страхом смерти запрещал пелымцам языческие волхования со блудом…

— В былые времена, — подтвердил Строганов, — и новгородцы, и поморы знали: раз пришли на Югру за пушниной, значит, после в дружине упырь объявится. Даже обычай был — купанием оборотня проверять. Ежели кто связанный не тонул, того тотчас в подвалы монастырские на покаяние, а после на отчитывание к старцам, пока молитвами беса не изгонят. Про то в Новгороде старцы по сей день сказывают…

Данила подошел вплотную к Семену Аникиевичу и шепнул на ухо:

— Потолковать бы с глазу на глаз.

Строганов отпустил монаха и казака, оставшись с Карим наедине.

— Басни это все, сказки, — Данила посмотрел на череп без интереса. — В Валахии и не такое видывал, да упыри на поверку простыми уродцами оказывались. Вот и люди твои на вогул из-за охотничьих угодий наговаривают. И беды, и страхи ваши оттого, что война с Сибирью близко, да вы этого видеть не хотите.

— Постой, а как же помешенные казаки? — возразил Семен. — Яков из Чусовой о сем подробно батюшке расписал, так, что под кожей мураши бегают.