Книга Зеленый Феникс - Томас Барнет Сван

– Из наших деревьев они сделают галеры и построят укрепления.

– А мы, – сказала Волумна, – станем их добычей, и они овладеют нами.

– Овладеют? Не понимаю, – сказала Меллония. Ее мать умерла, так и не успев рассказать ей обо всех пороках мужчин.

– Они заберут нас в свои дома.

– И превратят в слуг?

– Хуже.

– Будут целовать нас? В губы?

– Заставят рожать им детей.

– Как после сна в Священном Дереве?

– Мы должны будем спать с ними. Словно животные.

Меллония вырастила немало овец и ланей и знала, что, перед тем как произвести на свет потомство, они спариваются. Кентавры были слишком деликатными, чтобы заниматься любовью при посторонних, зато фавны, голые и бесстыжие, запросто позволяли себе это в тени деревьев дриад. Меллония как-то закидала одну такую парочку желудями и в ответ получила от фавна по кличке Повеса наглое предложение занять место его партнерши. Это происшествие оскорбило ее и вызвало глубокое отвращение. Она знала также, что некоторые дриады были вынуждены вступать в связь с мужчинами. У тех дриад, которые жили к северу от них, не было Священного Дуба, и они выбирали себе мужей среди фавнов. Но мужчина – человек! Начнутся поцелуи в губы. И даже хуже. Это будет бесчестье и унижение, сравнимое лишь с пламенем, готовым истребить дерево. (Грешная мысль проникла в ее голову, как пчела проникает в зрелый плод: не всякое пламя истребляет. Тепло доставляет удовольствие – как очаг или костер в лесу поздней осенью, перед Белым Сном.) Она вспомнила об Энее и заставила себя содрогнуться.

– Он должен умереть, – сказала Волумна.

– Должен, – повторила Сегета.

– Должен, – эхом отозвались дриады. Их лица в неясном свете факелов походили на маргаритки, голоса были нежными, как миррис, но слова падали, как капли ядовитого сока олеандра. Девочки зачарованно кивали головами в молчаливом согласии.

– Может, он уплывет отсюда, – высказала предположение Меллония. – Здесь нет для него ничего привлекательного.

Ей не хотелось убивать, неважно, кто это будет – обитатель Вечного Леса, животное или человек, если только это не жестокое существо, подобное льву. Мысль об убийстве Энея была для нее почти так же неприемлема, как мысль о его объятиях. Она слышала достаточно много, чтобы невзлюбить его; она была уже готова поверить всему и осудить, но сначала требовались доказательства его вероломства.

– Он привел свои корабли в устье Тибра. Его люди осматривают побережье и ищут место для нового города. И, конечно, им нужны женщины. С ними странствуют несколько троянок, но годы были безжалостны к ним. Людям Энея нужны молодые девушки, вроде тебя.

– Если он великий воин и мужчины не могут убить его, что можем сделать мы?

– Понимаешь, с мужчинами он держится настороже. Фавнам или кентаврам не подойти к нему. Даже если бы они и смогли – что такое праща против меча? Но женщины – он так уверен в своей власти над ними. Он ждет, что они сами будут падать в его объятия. Именно это мы и сделаем – та из нас, которая первая его встретит. А когда он снимет свои доспехи…

– Я никогда не убивала человека, – сказала Меллония.

– Ты убила льва, – ответила Волумна, – это то же самое. Только Эней более опасен, потому что более умен.

– Какой он?

– Фавн, который видел, как они сходят на берег (это был, конечно, Повеса), не знает. Он боялся, что его заметят. Думаю, Эней похож на всех троянских воинов. Жестокий, с острым, холодным взглядом, колючей, как куст ежевики, щетиной, руки похожи на дубины, и, должно быть, старый. Пятнадцать лет странствий наверняка не прошли для него даром.

– Я слышала, что, когда он покинул Трою, ему было около двадцати пяти, и Дидона нашла его неотразимым.

– Он приплыл в Карфаген лет пять назад, Дидона была вдовой, и ее легко было покорить. Сорок лет для нас – небольшой возраст, но для воина, сражавшегося в Трое, для моряка, прошедшего сквозь штормы, посланные Нептуном, – уже преклонный. Думаю, тебе он покажется таким же видавшим виды, как мой дуб.

Волумна торжественно посмотрела на присутствующих:

– Сестры, соедините ваши руки. Повторяйте за мной: «Здесь, под Священной Смоковницей Жизни, мы клянемся убить человека, который несет смерть на нашу землю. Он пришел к нам как воин, и мы тоже встретим его как воины, мы, любящие весну, цветущие деревья и птиц, вьющих гнезда, мы, умеющие держать в руках дубинку и не боящиеся выйти навстречу свирепому льву, сокрушающему деревья, Разоряющему гнезда».

Волумна вынула из волос булавку – медную пчелу с длинным жалом – и хладнокровно проколола свою руку. Она передала булавку и небольшую серебряную чашу дриаде, стоявшей рядом с ней, и каждая женщина и девочка – Меллония тоже – прокололи кожу, выдавили каплю своей зеленой крови и вернули чашу Волумне.

– Сильван,[5]бог ночных ужасов, убийца фавнов и кроликов, мы взываем к тебе: одолей своими кошмарами нашего общего врага. Вот кровь Энея.

А затем, перевернув чашу, произнесла:

– Так будет с Энеем.

Глава II

Воды Тибра, дымчато-серебристые от отражавшихся в них старых, как сам Сатурн,[6]дубов, покрытых мхом, катились к морю, туда, где стояли корабли троянцев. Асканий лежал на берегу и смотрел, как Эней, его отец, плещется в воде вместе с Дельфом – дельфином, плывшим за ними от Сицилии. Эней и Дельф играли с деревянной палкой. Эней кидал ее, а Дельф, поднырнув, толкал палку своим длинным носом обратно к Энею, производя дыхательными отверстиями или ртом – Асканий точно не знал чем – звук, удивительно похожий на человеческий смех.

Павшие города, покончившие жизнь самоубийством царицы, бури на море, пятнадцать лет странствий… Тракия… Делос… Крит… Карфаген… Италия. Но сейчас Эней смеялся, как Дельф, будто позабыв и горе, и вину, которые шли за ним по пятам, как фурии.[7]Седовласый Эней с лицом юноши. Если смотреть на него сзади, можно подумать, что это старик. Но когда он оборачивается, ему не дашь больше двадцати пяти – нежный и проницательный взгляд голубых глаз, белые ровные зубы, безбородое румяное лицо без морщин или шрамов, и лишь небольшая вмятина на подбородке (след от топора Ахилла).[8]Легенда гласит, что матерью Энея была богиня Афродита, или Венера, как ее называют здесь, в Италии. Бессмертная мать и смертный отец,[9]юность и старость, встретившиеся в одном богочеловеке. Возможно, все это ложь и родила его просто служанка. Но все равно, это был Эней, больше чем человек, а для Аскания – больше чем бог.