Книга Круги в пустоте - Виталий Каплан

Мальчишка угрюмо молчал.

— Не слышу ответа, — сурово произнес Санька и для острастки щелкнул пацана по носу.

— Молчание означает неуважение, — поддержал его Митька, чувствуя в душе какую-то куцую, но тепленькую радость. Пацаненок сейчас был целиком и полностью в их власти, и с ним можно было сделать все что угодно, мелкому оставалось лишь терпеть. Молча или со слезами — вот и весь его выбор.

— Во-во! — оживился Санька. — Именно неуважение! А человек, не уважающий старших, — произнес он с интонациями Глины, — подрывает тем самым общественные устои и грозит как своей судьбе, так и судьбе своей страны, своего народа… Так что отвечай, когда старшие спрашивают!

— Ну… — замялся мальчишка, — бьют, наверное?

— Ха, бьют, — насмешливо протянул Санька. — Стукачество это слишком серьезный проступок, за него наказывают куда строже. За него «опускают». Ты знаешь, что такое «опускают»?

Пацан молчал, прижимаясь лопатками к стволу огромной древней елки. Илюха с Митькой по-прежнему цепко держали его за локти, однако в этом сейчас уже не было необходимости, парнишка обмяк от страха, от осознания грядущей неизбежности.

— По глазам вижу, что знаешь, — удовлетворенно кивнул Санька. — Оно понятно, грамотный, телек смотришь. Ну, спускай штаны.

Илюха поморщился. Да и Митьку как холодом обдало. Определенно, Санька сегодня слетел с тормозов, но не скажешь ведь — высмеет «птенцов желтоклювых».

— А может, ну его нафиг? — нерешительно протянул Илюха. — Деньги вон они тута, дадим по шее и пойдем себе, возиться с ним еще…

— Нет, так будет не по понятиям, — недовольно протянул Санька. — Наказывать надо. Впрочем, — что-то, видимо, замыслив, продолжил он, — мы его действительно на первый раз пожалеем. Опускать не опустим, но как он сам сказал, так и сделаем. Он что сказал — «бьют». Вот и мы его… того. Но он же мелкий, его же калечить жалко, почки там плющить, яичницу делать. Мы его иначе накажем. Димон, — кивнул он Митьке, — выломай-ка где-нибудь тут ветку, знаешь, длинную чтобы и гибкую. А тебе, — повернулся он к мальчишке, — все-таки придется спустить штаны. Ща мы тебя березовой кашкой угостим. И смотри, пикнешь хоть раз — вдвое больше получишь.

Митька хмыкнул про себя и огляделся. Ну вот так-то все же получше первоначальных Санькиных закидонов. Вот эта березка очень даже вполне, вот мы сейчас этот прутик отломим, он как раз что надо.

— Стоять! — раздался сзади негромкий и даже вроде незлой голос, но почему-то брызнуть в стороны, как это было запланировано еще на подходе к «детскому городку», не получилось. Устланная хвоей земля засосала ступни не хуже трясины, а в желудке что-то булькнуло — и возникла странная, пугающая своей непонятностью пустота. Митька медленно обернулся.

Возле елки стоял среднего роста дядька в старомодном серо-голубом плаще, лысоватый и худощавый, с загорелым морщинистым лицом. Вроде не было в нем ничего особенного, и у Митьки даже мелькнула мысль, что уж втроем-то они этого лоха точно бы затоптали, Илюха вон на таэквандо уже пятый год ходит, да и у них с Санькой нехилый опыт уличной драки имеется. Но, вспорхнув яркой бабочкой, мысль эта съежилась робкой гусеницей и тотчас же уползла обратно в мозги.

Он осторожно взглянул на приятелей. Тех вроде тоже приморозило, как, впрочем, и жмущегося к еловому стволу пацана.

— Ну и что мне теперь с вами делать? — задумчиво протянул незнакомец.

Санька попытался было что-то вякнуть, но вдруг как-то странно дернулся и тяжело задышал — будто его пчела в язык ужалила. У Илюхи подозрительно заблестели глаза, да и сам Митька почувствовал знакомое жжение. А еще — холод внизу живота.

— Ладно, с тобой, мальчик, все более-менее понятно, — кивнул он сжавшемуся мелкому. — Возьми свои двадцать четыре рубля и дуй отсюда поскорее.

На его ладони вдруг как-то сами собой оказались два смятых червонца и мелочь — те самые, что Илюха недавно вынул у «клиента».

Мальчик, робко приблизившись к непонятному человеку, взял деньги и судорожным движением сунул их в карман. А после опрометью кинулся прочь.

— Да, и застегнись, — усмехнулся ему вслед мужчина. Помолчал, задумался.

Было удивительно тихо, даже птицы замолчали, и замолчали стрекотавшие весь день кузнечики, и ни звука не доносилось со стороны «культурного центра» — точно невидимая полусфера опустилась на полянку, отрезав ее от остального мира.

— Да, вот с вами что делать? — тем же задумчивым тоном произнес человек. — Давайте-ка я на вас посмотрю.

«Посмотрю», как выяснилось, было чем-то большим, нежели простой взгляд. Митьке почудилось, будто в каждую клеточку его тела вливается нечто странное, чужое и в то же время смутно знакомое. Это оказалось не больно, но столь жутко, что сами собой забегали мурашки по коже.

— Так, юноши, все с вами понятно, — подвел наконец итог мужчина. — Все-таки лучше, чем ничего… — непонятно буркнул он себе под нос. — Вы двое, — каким-то брезгливым жестом указал он на Саньку с Илюхой, — можете уйти. Отлипнете! — властным тоном велел он, и Митькины приятели робко пошевелились, точно пробуя землю на прочность. — Уходите и больше не обижайте младших. А чтобы сия мораль лучше запомнилась, — хмурое лицо человека осветилось хищной улыбкой, — вам придется пройти через боль. Она и в самом деле неплохой учитель. Это случится скоро, и советую побыстрее добраться домой, а то еще по дороге скрутит. К врачам не ходите, не поможет. Все, кыш отсюда! — прикрикнул он, и Саньку с Илюхой как ветром сдуло, лишь ветки вслед им заколыхались.

— А вот с тобой, молодой человек, все значительно интереснее, — сказал незнакомец, дождавшись, когда Митькины приятели исчезнут. — Возможно, в твои планы не входило достаточно длительное и занимательное путешествие, но кто ж тебя спрашивать-то будет… Да уж, щенок, ты сам сюда пришел… А ну, посмотри мне в глаза, — строго велел он, и Митька, не решаясь ослушаться, поднял голову, встретившись взглядом с лысоватым мужчиной.

Глаза! Эти бездонные серые озера затягивали в себя, ломая Митькину волю, сминая мысли, стирая весь огромный мир вокруг. Еловые ветви, молодая травка, подернутое волокнистыми облачками небо вдруг помутнели, расплылись, словно на плохой фотографии. Секунды растянулись резиновым бинтом, страшное, ослепляющее безмолвие сгустилось вокруг, заклубилось темной воронкой, и Митька всей кожей ощутил, как его засасывает туда, в жадную глубину, а там…Там что-то трещало, рвалось, со скрежетом проворачивались какие-то гигантские колеса, злыми кошачьими глазами вспыхивали зеленые огни, гудела огромная черная струна, растворяя все. Ничего и не стало — сомкнулась вокруг холодная пустота.

2

Где-то рядом звучала музыка. Протяжная, унылая, подстать грубому серому камню стен. Музыка намекала на что-то грустное и неизбежное, как дождь в октябре. Музыка не рыдала и не билась — нет, она обречено принимала эту неизбежность. Митька никогда раньше такого не слышал, он не понимал, какому инструменту под силу исторгнуть эти размеренные, но царапающие душу звуки.