Книга Тиски - Олег Маловичко

Батя резко сломался пополам, сдавленно выдохнул и сполз по стене вниз. На побагровевшее лицо свесилась прядь седых волос. Батя часто и мелко задышал, стараясь восстановить дыхание.

Мать подошла к нему и помогла подняться, но он отстранил ее и, опираясь рукой о стену, двинулся в сторону кухни.

Он никуда не пошел в тот вечер. Закрылся на кухне и сидел там один.

Я не мог уснуть. Нет, я считал, что правильно поступил – пора ему начать соображать и не позориться на старости лет. И не так уж сильно я его стукнул. Но как ни успокаивал я себя этими мыслями, в горле почему-то першило, и было стыдно, как если бы я ударил ребенка. Кивнув матушке, я пошел на кухню. Открыл дверь.

Батя сидел на стуле и плакал.

По-детски, сморщив лицо и прижав сжатые в кулаки ладони к глазам. Он не видел меня.

А я стоял и вспоминал, как давно, тысячу лет назад, за какой-то детский проступок батя решил наказать меня, пятилетнего, заперся со мной на этой же кухне и, неловко перебросив меня через колено, хлопнул по заду, не рассчитав силы. И как я заревел, а батя побледнел и стал обнимать меня и просить прощения, и как мне, несмышленышу, пришлось успокаивать тогда своего сорокалетнего отца, с трудом сдерживающего слезы.

Я подошел к бате, опустился перед ним на колени, обнял и заплакал вместе с ним.

– Я люблю тебя, батя, – только и мог сказать я. – Я люблю тебя. Ты у меня молоток, батя, ты самый лучший.

Так мы и ревели вдвоем на кухне, как тогда, семнадцать лет назад, и я снова успокаивал своего отца. Обнимая его худые узкие плечи, я понимал, какой он хрупкий и слабый.

На следующий день, едва придя на работу, я попросил перевести меня в ночную. Так было лучше для всех.

* * *

Никто не любит работать ночью. Вызовов мало, а платят по вызовам. Ночь – самое поганое время. Если днем девяносто процентов твоей работы – выручать блондинок, то ночью через два случая на третий натыкаешься на жмура. Гоняют в основном пьяные, а ты приезжаешь на место и издалека видишь «скорые» и ментовские машины; менты с кислым выражением лица составляют протоколы и делают замеры, рядом визжат какие-то родственники, а тебе приходится подцеплять машину, заляпанную кровью, из магнитолы которой по-прежнему орет дурацкое диско. Ты тащишь ее на ментовскую стоянку и будишь ментов, запершихся в сторожке, а они только что не матерят тебя, сонно хмурясь на бумажную «сопроводиловку».

Если нет жмуров, приходится работать с пьяными. Врезался, сломал машину, загнал в кювет или со столбом поцеловался. Они ругаются и скандалят, продолжают пить, поторапливают тебя, и, естественно, никаких чаевых. Это работа ночью. Ни чаевых, ни знакомств.

Но у тебя всегда есть дорога и тишина. И, кроме тусы с Дэном и Кротом, ночная дорога – лучшее, что есть в моей жизни.

Я никогда не разгоняю машину. Едва выставив на третью, ухожу на крайнюю правую и медленно еду по пустым городским улицам, безлюдность которых нарушают лишь стайки шлюх на «пятаках», редкие алкаши да возвращающиеся под утро из клубов группки молодняка. Мягкий ход машины, ровный асфальт, мелькающая прерывистая нить разметки – вот мой ночной кайф. Я даже не включаю музыку. Я еду по ночному городу, представляя себя супергероем, всесильным и анонимным, единственная задача которого – охранять с помощью своих уникальных способностей спокой­ствие жителей. Пару раз чуть не впечатался в столб под такие мечты.

Иногда, если позволяет время, я останавливаю машину, выхожу, делаю небольшую пробежку и разминаюсь, боксируя с тенью. Вокруг никого нет, моя фигура отбрасывает длинную тень в свете фонаря, а кроссовки еле слышно шуршат по асфальту. Удар, отскок, серия, отскок. В эти минуты я по-настоящему счастлив.

КРОТ

Ну кто так делает? Пута мадре, кто так делает?

Я про Пулю. Здоровенный кабан вымахал, кулак – лошадь свалит с ходу, боксер опять же. Я ему прямо говорю – брат, твое место на улице, а не в эвакуаторе этом долбаном. Я за мозги буду, ты все равно не потянешь, но это не страшно. Будешь меня прикрывать, мы с тобой вместе реальных дел намутим. И Дениса подтянем, это он сейчас такой чистенький, а когда увидит, как мы поднимаемся, придет, никуда не денется. Но у Пули есть одна черта, которая все портит. Он дрочер по жизни.

Дрочеры ни хрена не хотят. Приткнутся на одном месте, лишь бы зарплату платили, и сидят, мечтают, что вот-вот в жизни случится что-то хорошее, но чтоб самим при этом, не дай бог, не рисковать и не дергаться. Типа, прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете и скажет: «Здравствуй, Пуля. Ты только что выиграл в лотерею миллион баксов. Будь счастлив, братэлло». Но так не бывает. Надо мозгами шевелить, а само к тебе в руки ничего не приплывет.

Предки мои ровно из такого теста. Тоже дрочеры. Пашут инженерами уже по двадцать лет, и ни хрена им не надо, лишь бы отработать да свалить раз в году на реку со своими байдарками. Природа этого их кайфа мне вообще непонятна. Холодно, яйца мокрые, мошкара жалит, ни помыться, ни пожрать, ни поспать по-человечески.

Нет, как повод побухать – еще туда-сюда. Типа, мы не дома, как работяги-алкаши, мы интеллигенция, на природе отрываемся. Так нет же, не пьют. Я недавно подумал: может, они не случайно в Сибирь рвутся? Может, это для понта все – костер, романтика, а на самом деле они туда рулят под урожай псилобицинов? Они же хиппи бывшие, юность в семидесятых, Вудсток там, свободная любовь. Тогда все становится на свои места – заплыли подальше, бросили байдарки, собрали урожай – и вперед, кого как плющит. Меня аж ржать пробило, когда я представил, как этих пятидесятилетних инженеров и бухгалтеров, друзей моих предаков, начинает колбасить по приходу – один медитирует, на второго напал стояк, и он яростно охаживает какую-нибудь Элю из отдела статистики прямо у костра, кого-то накрывает дикая измена, и он прячется от нее в спальном мешке. Такая история больше походила на правду, и я даже как-то с батей поговорил на эту тему.

Я его слегка вводными расспросами пробил, но он, по ходу, вообще не вкурил, о чем речь. Только интуитивно почувствовал, что сын хочет за жизнь потереть, и давай ко мне на гнилой козе подъезжать: типа, сынок, тебе уже двадцать три, мы с мамой на тебя не давим, но пора бы определиться, что ты хочешь делать в жизни. Не нравится учиться – о’кей, ноу проблем, давай мы тебя на работу пристроим, у нас как раз на заводе…

Да фак ваш завод, сказал я бате, мягко так. Фак вашу работу с восьми до пяти, ваши перерывы на обед с захваченным из дома в баночке куриным супом. Я не хочу разменивать свою жизнь на мелкие бумажки, которыми в тебя раз в месяц плюется заводская касса.

Так чего же ты хочешь? – батя начинал закипать.

И я сказал. Объяснил ему, чего хочу.

Подъехать к «Орбите» в открытом белом «Мустанге» и чтоб из колонок ревел гангста, а на заднем сиденье сидели две жгучие bitches в платьях-облегашках, с холодным и чуть презрительным взглядом. Одна азиатка, вторая секси-блонди с силиконовыми губами. И чтобы в бардачке лежал пакет кокса – не для драгс, а так, соответствовать заявленному имиджу.