Книга Один в поле - Андрей Ерпылев

Бывший гвардеец вразвалочку, заставив визгливого толстяка мгновенно сдуться, подошел к прилавку и со стуком положил на него дубинку, которой, оказывается, был вооружен.

— Зови, шкура, — тихо сказал, как плюнул он прямо в бледнеющую на глазах физиономию торгаша — Мне стыдиться нечего. Об одном жалею: не додавил вас, выродков, в свое время. Так бы взял сейчас за кадык и… Пойдем, солдат, — бросил он через плечо, выходя на улицу. — Не видишь разве, что таким, как ты, здесь не рады?

«Не иначе вахмистром был, — поторопился Рой за „синим“, глянув на полуобморочного продавца, обессилено прислонившегося спиной к холодильнику: в поросячьих глазках все еще плескался ужас. — Прямо как сосед мой покойный…»

И в самом деле: того одноногого танкиста и этого, в синем, будто отлили в одной и той же форме. На заводе, производящем вахмистров Боевой Гвардии, как производят танки, орудия, винтовки… Ну, доработали потом, конечно, каждого по-своему — напильником и шабером, но форма точно была одна и та же. А он, Рой, знал толк в формах и штампах — целых три года проработал до мобилизации на танковом заводе, в инструментальном цехе, куда привел его после школы отец — потомственный слесарь.

Гвардеец неловко, левой рукой — не привык еще, видно, — отпер дверцу припаркованного у тротуара «Лебедя» — старенького, имперской еще сборки автомобиля, кажущегося рядом с другими современными авто вовсе не прекрасной птицей, а настоящим гадким утенком.

— Садись, — буркнул он, распахивая пассажирскую дверь. — Отвезу тебя домой, пока ты тут глупостей не наделал. У вашего брата, контуженого, частенько башню сносит от новой жизни. Ты ведь здешний?

— Ага. — Подобрав полы шинели, Рой уселся на жалобно скрипнувшее сиденье и расстегнулся — было жарковато, но он стеснялся своего штопаного-перештопаного, как и шинель, мундира; очкастый, похожий на грызуна госпитальный каптер сказал, что до дома добраться сойдет и так, а новой формы нет и не предвидится. — С Заводчан. Улица маршала Зогу.

— Почти по пути… За что «За боевые» получил? — поинтересовался «синий», не повернув головы: он был занят, выруливая между тесно поставленными машинами. — Стальной плацдарм?

— Я на плацдарм не успел. — Рой поймал себя на том, что будто извиняется перед этим жестким и прямым, как офицерский стек, человеком. — Нас уже под Мугелу перебросили.

— Резервный корпус? Тоже славно задали перцу хонтийцам. Я-то на плацдарме клешню оставил, а про ваши подвиги уже в госпитале по радио слышал да в газетах читал. Двадцать вторая?

— Двадцать четвертая! — Рою хотелось добавить «господин», но он не знал ни имени, ни чина собеседника.

— Военные тайны выдаешь первому встречному, солдат? — улыбнулся углом рта гвардеец, метнув на пассажира цепкий взгляд. — Впрочем, расслабься — какие теперь тайны?

— А кто вы по званию? — стесняясь, спросил Рой.

— Ротмистр Лоос, — улыбнулся водитель. — К твоим услугам… Э-э! Только крышу мне не пробей макушкой! Тоже мне придумал: строевую стойку в автомобиле! Да и не в форме я…

— Виноват, господин ротмистр!

— Ты, парень, — бывший офицер внимательно посмотрел на Роя, — эти свои «виноват» брось. Нет сейчас ротмистров.

— Неужто Боевая Гвардия запрещена? Я слышал…

— Слышал он… Нет, Гвардия не под запретом. Мы под запретом. Все, кто ее опорой был… Я ведь, солдат, еще в ту войну начинал, при императоре… Зеленым сопляком, моложе тебя…

Ротмистр замолчал, вытащил из пачки, валяющейся у ветрового стекла, погнутую сигарету и долго пытался чиркнуть спичкой, прижав коробок ребром ладони, пока Рой не взял их у него и не помог закурить.

— Благодарю, солдат… И вообще: все изменилось. Раньше мы выродков гоняли… Ты, часом, не выродок? Хотя откуда: кто выродков, кроме штрафников, в армии встречал?.. А теперь они все под себя подмяли. Видел того борова за прилавком?

— Ви… видел… А он что — тоже выродок, господин…

— Забудь про господ! — гаркнул ротмистр. — За решетку меня решил упечь? И сам сесть рядом за пособничество?

— Никак нет, э-э…

— Вот именно, что «э-э». Первостатейный выродок этот господин Суук. И папаша его выродок, и мамаша… Все выродки. До седьмого колена. Но помнят, крысиная порода, что я в свое время на перевоспитание их не упек всех скопом, благодарность, значит, проявляют…

— Как же вы теперь? Без работы…

— Плюнь, солдат. Никуда они не денутся. За папашей Сууком такие делишки раньше водились, что и нынешние власти по головке не погладят. Это молодой — глупый да крикливый, а старый Суук очень себе на уме. Он лучше сынку по шее накостыляет — если найдет, конечно, у него шею в сплошном сале, — чем меня, благодетеля своего, на улицу вышвырнет. Не то, что «добрякам» сдать. Этого ему не простят.

— Кто?

— Дед Пихто и бабушка Никто. Усек?

Рой понял, что эту тему развивать не стоит.

— А почему он мои деньги не взял? Там же на ценнике было написано…

— Эх, солдат, солдат… Наивный ты. У нас теперь две валюты.

— Как две? — опешил Рой. — Неужто хонтийцы…

— Да хонтийцы тут ни при чем У них там дела почище наших будут — гражданская война, говорят. Сепаратисты и все такое. Не сегодня-завтра на две части развалятся. А с деньгами наши умники намудрили, доморощенные. Выродки, мать их… Пока мы там за родину пуп рвали, тут экономика, понимаешь, развалилась. Пока Отцы у власти были, как-то справлялись. А как свобода настала, так все и обвалилось. Цены росли по пять раз на дню. Да как! Утром денег у тебя в кошельке на сто буханок хлеба хватало, а к вечеру и трех не купишь.

— И сколько теперь на это можно купить? — с сомнением поглядел солдат на свои деньги, еще десять минут назад казавшиеся богатством.

— Ну, на пару-другую буханок хватит, — улыбнулся ротмистр. — Шучу, конечно. Побольше, естественно. Только в очереди настоишься за этим тоже побольше.

— Так нет же очередей!

— Потому и нет, что здесь только на золотые торгуют.

— Взаправдашние? Как при императоре? Где ж их взять?

— Да не на червонцы. Бумажки придумали особые. На них вроде как на старых все — тройка, пятерка, десятка, да только золотом. На, взгляни, — Лоос достал из нагрудного кармана мятую купюру и протянул Рою.

Тот разгладил бумажку и увидел портрет военного с надменным лицом, облаченного в латы. Он помнил этого человека — императора Эррана Первого, Собирателя Земель. Такой же портрет красовался на картинке в учебнике средневековой истории, запрещенный как раз в том году, когда он, Рой, заканчивал восьмой класс, где эту историю проходили. Рой с одноклассниками, чумазые, как кочегары, и веселые — какому школьнику не захочется сжечь опостылевший учебник! — под бдительными взглядами педагогов и представителей районной управы швыряли в огромный костер связанные шпагатом пачки книг. А годом позже вместо уроков труда вырезали из книг, указанных в длинных списках, картинки и целые страницы, вымарывали тушью имена, строчки и абзацы. Такова была воля Неизвестных Отцов, ночей не спящих, неустанно заботясь о своих согражданах…