Книга Математика любви - Эмма Дарвин

Когда же перед нами появилась служанка, держа в руках чайный поднос, мисс Дурвард выпрямилась на стуле и утерла слезы, не сделав, однако, ни малейшей попытки пригладить растрепавшиеся и запылившиеся волосы. На мой взгляд, она по-прежнему пребывала в расстроенных чувствах, так что пришлось налить ей чашку чая и отнести туда, где она сидела, к двери.

– Благодарю вас, – негромко произнесла она. – Прошу простить меня. Тома очень любит Хетти, и мои родители тоже без ума от него. С тех пор как умер Джек и с ней случилось… недомогание, у нее остался только Том. И если… – Она беспомощно подняла на меня глаза. – Это глупо, разумеется, но я никак не могу забыть, что на следующей неделе у него день рождения. Хетти приготовила для него подарки и развлечения. И если он… Ах, если бы только она была здесь!

– Миссис Гриншоу не сможет прибыть сюда, это вполне естественно. А как насчет миссис Дурвард?

– Моя мать непременно отправится сюда, как только сможет. Как вы полагаете, она не подвергнется при этом опасности?

– Право же, затрудняюсь ответить.

Я встал и подошел к окну. На площади уже не осталось тел погибших, хотя она по-прежнему была усеяна сорванными афишами и плакатами, кирпичами, железными прутьями, тросточками и испачканными кровью носовыми платками. До меня донеслись слабые звуки мушкетной стрельбы и беспорядков, несомненно продолжающихся где-то вдалеке. На дальней стороне площади группа бюргеров и джентльменов в темных плащах поспешно направлялась к воротам Динз Гейт в окружении, мне показалось, специальных констеблей, превосходивших их числом по меньшей мере втрое.

– На улицах может быть вполне безопасно, хотя я бы посоветовал леди не выходить из дома. Но… – Я покачал головой и одним глотком допил чай, сожалея, что это не бренди или хотя бы холодная вода. Мисс Дурвард по-прежнему не сводила с меня глаз. – За десять лет службы в армии мне не доводилось видеть ничего подобного. Солдаты, такие же, как и те, которые находились под моим командованием, преследуют мирных горожан, гражданских лиц, своих соотечественников…

– Но вы же сами сказали, что это милиция, ополченцы, а не регулярные войска.

– Да, в большинстве своем. Ими трудно командовать, они плохо обучены. Тем не менее…

Она не ответила мне прямо, вместо этого заметила:

– Люди просто не могли убежать. Даже если хотели и пытались. Я сидела наверху у окна, чтобы лучше видеть. С площади Святого Петра всего несколько выходов. Женщины… Подростки… Дети… Ах! Во мне закипает гнев, когда я вижу подобные вещи… Но, очевидно, для вас, вообще для человека вашей профессии, это зрелище должно быть не в новинку.

– Да, если вы имеете в виду пролитую кровь. Но во время военной кампании если гражданские лица не принимали в ней участия на стороне противника, то, по крайней мере, могли рассчитывать на защиту. Мы…

Мысли мои путались, и в это мгновение раздался благословенный стук, донесшийся от входной двери. Мы услышали, как по коридору, шурша платьем, поспешно прошла маленькая горничная, чтобы посмотреть, кто пришел. Мужской голос поинтересовался, тот ли это дом, в который майор Фэрхерст вызывал доктора. Горничная ответила утвердительно. Я поспешил покинуть гостиную. Доктору в этот момент помогали выйти из экипажа, в котором он прибыл, и, когда тот наклонился под тяжестью его внушительного веса, я заметил, как несколько книг выпали через раскрытую дверцу коляски.

Мисс Дурвард приветствовала доктора, когда лакей помог ему подняться по ступенькам, и повела его наверх настолько быстро, насколько позволяли ее хорошие манеры и его внушительный вид. Мне оставалось лишь в одиночестве созерцать остывающий чайник и обветшалую, но безупречно начищенную мебель, вышитые гарусом изречения и красочные гобелены на стенах. Там же можно было лицезреть и безвкусный эстамп, запечатлевший Их Величества в окружении августейшего потомства, сделанный, вне всякого сомнения, много лет назад, когда в детях еще можно было разглядеть черты невинности и благонравия, а у их отца – проблески здравого рассудка. Среди картин, которыми миссис Хилис предпочла украсить свою гостиную, было и несколько скетчей, сразу же привлекших мое внимание. Глядя на искусно нарисованную очаровательную головку миссис Гриншоу, я заметил внизу подпись: «Миссис Джек, с благодарностью своей дорогой няне» и инициалы «Л. Д.». Мисс Дурвард нарисовала свою сестру. Казалось, в приглушенном свете карандашные штрихи живут своей яркой жизнью, независимой от грубой бумаги кремового цвета, на которую они были нанесены, так что розовые щечки на портрете той же самой особы, выполненном маслом и висящем рядом, выглядели всего лишь красочными мазками, не более. Не зная, чем занять свой ум, я принялся размышлять над тем, не была ли мисс Дурвард более искусна в обращении с карандашом, нежели с красками, но тщетно. Или все дело было в намеренной простоте скетча, лишенного изобразительной яркости, которая побуждает стороннего зрителя ощутить искреннюю симпатию к изображенному на портрете лицу, тем самым наполняя рисунок жизнью? В карандашных линиях, разбросанных по бумаге – легкая тень здесь, подчеркнутая линия ресниц там – почти незаметна была рука, рисовавшая их. Лицо миссис Гриншоу, как и было обещано, выглядело очень молодым и привлекательным. Мне также посулили, что ее здоровье скоро поправится, скорбь по умершему супругу уступит место другим, более благосклонным чувствам, которые, вкупе с оживлением, которое должна была привнести в ее жизнь наша помолвка, неизбежно ускорят выздоровление. Если все действительно обстояло именно так, то ее единственный ребенок, раненый мальчуган, лежавший наверху, станет моим сыном.

Мысль о том, что у меня довольно скоро появится ребенок, которого я смогу назвать своим, привела меня в некоторое смущение, что я могу объяснить исключительно событиями прошедшего дня и обстоятельствами, в которых оказался. Я постарался взять себя в руки и снова принялся созерцать рисунок.

Он был выполнен с таким старанием и любовью, что лицо сестры буквально оживало под рукой художницы. Мне пришла в голову мысль, что же такое реальная жизнь, если ее можно воплотить на бумаге такими средствами? И как может подобная бумажная жизнь отреагировать на конец жизни реальной?

Дверь отворилась, и в комнату вошел доктор. Мысли мои переключились на более насущные проблемы.

– Как он?

– Он пришел в себя, – ответствовал почтенный эскулап. Для столь крупного мужчины голос у него был очень высокий и резкий, но говорил он чрезвычайно спокойно и авторитетно. – Я взял за правило никогда не обсуждать состояние здоровья в присутствии ребенка. Мисс Дурвард сию минуту присоединится к нам.

– Тогда я покидаю вас, – заявил я, но в этот момент послышались звуки шагов и на лестнице появилась молодая леди.

– Пожалуйста, не уходите, майор Фэрхерст, – обратилась она ко мне. – Доктор, что вы скажете?

– В общем-то, положение сложное, так что все может быть. У него сильное сотрясение мозга, а вот рука пострадала не особенно серьезно, у него перелом кости по типу «зеленая ветка». У мальчика внутренние ушибы. Но в целом, полагаю, вы можете не без оснований питать надежды на его скорое выздоровление. Я не обнаружил никаких симптомов того, что какой-либо из его органов… – Он заколебался.