Книга Титаникус - Дэн Абнетт

Солдаты Херес-Пять СПО уже бежали.

Мощная гидравлика зашипела, огромные приводы двинулись, массивные металлические сочленения заскрежетали и лязгнули. Махина сделала шаг — и земля содрогнулась. Куски каменной кладки разлетелись от ноги восьми метров в обхвате, словно мелкая галька.

— Быстрее! В укрытие! — прокричал Голанд на бегу и бросил взгляд назад.

Выйдя из огня, огромная махина так и осталась черным силуэтом. Она вся была покрыта коркой копоти, на корпусе — толстый слой сажи. Остатки пламени трещали и бились в выемках и сочленениях конструкции. Она сделала еще два сотрясающих землю шага, а затем слегка наклонилась, словно только заметив крошечных бегущих людей. Постояла. Затем опустила тлеющую правую руку, зафиксировала и открыла огонь.

Звук турболазера в автоматическом режиме походил на крик умирающего солнца. Череда раскаленных добела разрядов захлестнула со всех ног бегущих по переулку солдат Херес-Пять СПО. Попавшие в накат массированного огня беглецы вспыхивали и испарялись практически мгновенно. Напор огня сровнял с землей всю улицу и распорол землю до спекшейся каменной подложки.

Маки Кинер распался на середине шага облаком пепла, разлетевшимся, словно конфетти. Последнее оставшееся от Тертуна, что увидел Голанд, — прожаренный хребет, череп и лопаточная кость, выпавшие из накатывающего огненного потока, все еще соединенные, словно части марионетки, управляемой обжигающей яростью атаки.

Голанд развернулся и с воплем швырнул предательский ауспик, словно метательный диск, в огромную махину, шагающую вслед за ним по улице.

Он не успел увидеть, попал ли в цель. Лазерный залп испарил плоть с его костей, а затем, миллисекундой позже, сверхдавление разметало его скелет, словно пучок прутьев, в струях падающего дождя.

>

Они так привыкли к состоянию войны, что когда она в конце концов подобралась к ним лично, то, похоже, застала врасплох.

Народ Ореста, как имперцы, так и Механикус, давно уверился, что находится вдали от жарких линий передовой. Крестовый поход, бушующий в мирах Саббат, шел в нескольких месяцах пути по ходу вращения галактики. Народ Ореста считал себя в безопасности.

Огни, замеченные ночью в пустынных краях Астроблемы, означали начало немыслимого. В этих суровых местах — рваной ране, оставленной доисторическим метеоритом, — обитали вассальные сообщества, и именно они — племенные сборища и мобильные колонии проспекторов — первыми увидели огни в небе над самыми пустынными частями разбитых земель и с удивлением воззрились на них. Сообщения и сигналы закружились в виде сплетен и слухов среди вассальных сообществ, по торговым площадям субульев и с севера от улья Принципал. К тому времени, как к ним отнеслись всерьез, было уже слишком поздно. Крупнотоннажные посадочные модули тайком сели в самых мертвых точках планеты и выпустили боевые махины. Темные механики Архиврага ослепили и обманули бдительные сенсоры и дозорные спутники орестских СПО, и легионы Урлока Гаура двинулись, чтобы нейтрализовать этот жизненно важный источник поставок военной техники — Кузницу Ореста.

Однажды утром, на третий день топливня — седьмого месяца орестского календаря, за двадцать девять дней до того момента, как обугленные кости Дарика Голанда разлетелись под дождем, тягучие удары колоколов полетели над Орестом Принципал. Еще едва рассвело. Колокола разбудили капитана Эрика Варко на койке общежития, и он встал, поняв без слов, что его жизнь скоро полностью переменится. Они встревожили Калли Замстак, спокойно ждавшую в своей квартирке мужа с вечерней смены в доках.

Они звучали на пустых галереях и под медными арками. Их нудный звон эхом отдавался в нижних провалах и на высоких авеню. Лорд-губернатор Поул Элик Алеутон крутился в постели, пока помощник настойчиво стучал в двери покоев. Дарик Голанд проснулся на своей гарнизонной койке с тяжелой головой и кислым привкусом во рту — и возненавидел этот день за все, что тот принес. Этта Северин в своем особняке на Южном утесе оторвалась от торгового отчета, над которым трудилась всю ночь, и хмуро прислушалась к колокольному звону. Соломан Имануал, адепт сеньорус Кузницы, дремлющий в своем амниотическом мешке, почувствовал всплеск данных и понял, что в его бинарных снах звонят колокола.

Колокольный звон покатился по темному сердцу Кузницы — вдоль мостков и разбегающихся во все стороны туннелей; под тяжелыми кольцами толстых волоконных жгутов, цепляющихся за потолок и стены, словно сочные плети лиан; сквозь сборочные подвалы, где производство никогда не затихало; по криптам огромных когитаторов с контролируемой атмосферой. Магосы собрались в мастерских и контрольных точках — замешательством щетинилась их эпидермальная гаптика, вопросы пульсировали в их жидкостных системах. С растущим недоверием они смотрели на поток телеметрии, передаваемой в прямом эфире из южных ульев, прокручивая, просматривая — и высмеивая данные, что заполнили свинцовые стекла экранов и объявили о вторжении как о свершившемся факте, словно бросая вызов неверию зрителей.

— Это учения? Имитация? — спрашивал адепт Файст, пытаясь обработать в полном объеме то, что видит.

— Это не имитация, — ответил стоявший рядом магос-логис.

Колокола продолжали звонить. Холодный предутренний свет омыл небо. Сад Достойных — огороженная, усаженная рядами деревьев лужайка под восточным подъемом Канцелярии — в это время пустовал. Мучимый бессонницей и призванный колокольным звоном, модерати Цинк вышел из своей будки и окинул взором начинающийся день. Несмотря на дряхлость, Цинк до сих пор передвигался ходульной походкой человека, когда-то связанного разумом с величественной махиной.

Стайка крошечных щебечущих зефирид прихорашивалась в южной части лужайки, держась на той стороне газона, куда падали лучи новорожденного солнца. Они кружили и перескакивали с места на место, словно сухие листья, подхваченные осенним ветерком. Цинк застегнул пальто, достал из будки ивовую метлу и принялся подметать дорожки.

Колокола отбивали не часы. Это было что-то новое. Цинк размышлял, что означает их звон, но так и не пришел к определенному мнению. Он вообще был мало в чем уверен, так что просто продолжил тщательно работать метлой. Цинк был далеким отблеском себя прежнего. Боль, принесенная яростью гарганта, выжгла ему рецепторы манифольда и гаптику во время войны махин восемьдесят лет назад. Шок сжег все акцепторы и сделал его глухим к машинам. Механикус назначили ему служебную пенсию, а принцепс Цинка добился для него места смотрителя Сада. Цинк подметал дорожки, приводил в порядок и подстригал лужайки, чистил бюсты достойных.

Он заметил интересную закономерность. Каждый год или два в Саду Достойных появлялись сервиторы и убирали некоторые бюсты, обычно самые старые и заросшие мхом и лишайником. Цинк точно не знал, куда они их забирают. Чистые и свежие бюсты занимали свободные пьедесталы — новые герои на смену старым.

Подметая лужайку и сгребая листья, слушая, как колокола бьют в неурочный час, Цинк постепенно кое-что понял.

Скоро великое множество достойных отдаст свои жизни, и скоро понадобится много пьедесталов.