Книга Затерявшиеся во времени - Саймон Кларк

– Не-а, – отозвался Сэм, имитируя протяжное произношение южан. – Начал дымить, когда нашей скамеечке для ног до колена не дорос.

– А ты не знаешь, как действует никотин, когда попадает тебе в кровь? Он тебя, понимаешь, садит, как червяка на крючок. И ты уж никогда с него не сорвешься, сечешь? Мы тут, в наших краях, значит, зовем его старым дьявольским отродьем, никотин-то. – Тони растягивал это слово так, будто между слогами лежало не меньше мили. Тягучий южный говорок вовсе не походил на его природный новоанглийский акцент.

– И не забывай про выпивку, слышь, парень. Она войдет в тебя так, что уж ничто эту сучку обратно не выгонит, – добавил Джулс, тоже пользуясь анекдотичным южным акцентом, напоминавшим скорее о дядюшке Томе, собирающем хлопок, нежели о настоящих южных джентльменах. – Пепел к пеплу, пыль к пыли, но, ежели выпивка тебя не проберет, остается только баба.

Все захохотали. Тони спустил одну ногу с платформы. Теперь для всего мира он был Гекльберри Финном, курящим свою трубку, пока мутные воды Миссисипи омывают ему пальцы босых ног.

Сэм чувствовал, что в этот замечательный день он должен быть честен со своими друзьями, должен открыть им все секреты и маленькие тайны, должен излить им свою душу, исповедаться, и все, что он им откроет, будет выслушано этими двумя со взрослым пониманием. Может, это и есть показатель зрелости, подумал он. Если так, то быть взрослым ему по душе.

Он перебросил сигарету из правой руки в левую и вытянул правую вперед, растопырив пальцы.

Тони лениво протянул:

– Обжег пальцы сигаретой, сынок?

– Хотите взглянуть на кое-что непривычно-неприличное? – спросил Сэм, уже не прибегая к южному говору.

– Вижу твою руку, парень. Но ничего неприличного. – Тони пальцем сдвинул шляпу назад.

– Неужели ничего не замечаешь? Ничего странного?

– Только ожоги, вызванные трением в связи с излишней перегрузкой.

Тони и Джулс чуть не задохнулись от пьяного хихиканья. От их смеха платформа закачалась, пустая банка кока-колы покатилась и упала вниз на дерн, устилавший землю в двадцати футах под ними.

– Нет, – усмехнулся Сэм. – Моя кисть. Неужели она кажется вам нормальной?

– Давай намекни.

– Смотрите, у меня пять пальцев.

Оба опять захихикали. Тони снял шляпу и стал ею обмахиваться.

– У нас у всех по пять пальцев, сынок. Может, перестанешь лакать это пойло, а?

– Нет, у вас нет пяти пальцев. – Улыбка Сэма стала еще шире. – У вас на руке четыре пальца и один большой. А у меня, смотрите, пять пальцев.

– Господи! Дай-ка глянуть! – Тони и Джулс встали на колени, чтобы получше видеть.

– Как это случилось, черт побери? – спросил Джулс. Он так удивился, что даже снял свои солнцезащитные очки, желая видеть более отчетливо.

– Я родился с пятью пальцами и одним большим на каждой руке. Стало быть, их всего было двенадцать для ровного счета.

– И что же случилось с большими?

– Мне сделали операцию. Родители не хотели, чтоб я, когда вырасту, выглядел бы мутантом.

– Во дела!

– Этот шрам, он от отрубленного большого, что ли? – спросил Тони, показывая на овальное пятно вблизи от запястья Сэма.

– Именно. И ты можешь нащупать там под кожей кость. Попробуй. – Оба осторожно и почтительно дотронулись до шрама маскирующего бугорок кости. – Там остался сустав. Чувствуешь, как он ходит вверх и вниз? Я все еще могу им двигать под кожей.

– Хм... Действительно неприлично! – воскликнул Джулс с довольной улыбкой. – Слушай, дай мне еще разок взглянуть на этот большой. – Все трое принялись снова изучать руку Сэма.

– Ну, теперь нагляделись, а? У пальцев по два сустава, у больших – один. Вот этот палец, что играет у меня роль большого, имеет два сустава.

– И, следовательно, это палец! – кричит Тони, который тоже уже давно отказался от южного говора. – Они отдали тебе твои большие, чтобы хранить в формалине или еще где-нибудь?

– Нет, я ведь сказал, что был грудным, когда они мне их оттяпали.

Джулс снова укрепил очки на переносице, а затем почти молитвенным жестом поднял бутылку виски к небесам.

– Надо всем выпить за здоровье парня, у которого пять пальцев на руке. Мы все пьем за мутанта!

– Все пьем за мутанта! – заорал Тони и потянулся за бутылкой. Теперь была его очередь.

Потом они выпили за здоровье голых девиц из журнала, потом за груши на дереве, потом за что-то еще.

– Выпьем вон за ту тучу! – Тони махнул бутылкой в сторону облака, которое медленно разворачивало над ними свою спираль. – Да не вознамерится она писать на наш праздник во веки веков!

– Да не написает она никогда на наш праздник! – эхом отозвались остальные. Когда Джулс сделал свой глоток, он вдруг вспомнил еще о чем-то.

– Послушайте, мы ж забыли купить мятные лепешки! Мой родитель тут же обнаружит в моем дыхании запах пойла.

– Нет. Ни в коем случае, – ответил с кривоватой улыбкой Тони.

– А почему нет?

– А потому что его запах будет заглушен запахом табака.

– Точно! Мой родитель за это с меня еще одну шкуру спустит! – Джулс вынул сигарету изо рта, с осуждением поглядел на нее, а потом снова сунул в рот. – Какого черта! Почищу зубы, как только доберусь до дома. Слушайте, – сказал он, садясь, – а вы в субботу пойдете на ярмарку?

Тони еще крепче сжал трубку зубами.

– Внеси меня в список.

– Сэм?

– Еще бы! Если удастся... О черт! Нет, я не смогу.

– Почему же нет? Знаешь, какая там шикарная карусель?

Сэм почувствовал, как холодным камнем разочарование тяжело залегло в животе.

– В субботу я уезжаю домой. Вот ведь блин! А я и думать забыл.

– Обратно в Нью-Йорк? – недоверчиво спросил Тони. – Не может быть. До начала школы еще две недели.

– Знаю. Но мой родитель прилетает из Майами, и я должен последние две недели каникул провести с ним. Вот дерьмовщина какая!

– Ничего. Ты ж с радостью избавишься от этой деревенской глуши. – Тони глотнул из бутылки. – Обратно к Большому Яблоку,[1]значит? Бьюсь об заклад, приятно, должно быть, побродить по его греховным улицам?

– Ага, – без всякого энтузиазма отозвался Сэм. – Еще бы, о'кей.

По правде говоря, он вовсе не шастал по этим грязным, пахнущим злом местам. Для большинства ребят Нью-Йорка этот город был распроклятущей тюрьмой. Если ты не в школе, то торчишь дома в закрытой на замки и засовы квартире. В его районе выходить на улицу после наступления темноты было нельзя. Ночью эта территория принадлежала уличным бандам, сутенерам, торговцам наркотиками и любой дебильной заднице с пистолетом в руках.