Книга Желтая стрела - Виктор Пелевин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Привет, – сказал Андрей.
– Привет. Закрой дверь.
– А если соседи вернутся?
– Не вернутся, – сказал Хан.
Андрей закрыл дверь, и никелированный замок громко щелкнул. У него мелькнуло какое-то нехорошее предчувствие – щелчок замка напоминал звук передергиваемого затвора. Потом собственный страх показался ему смешным.
– Садись, – сказал Хан, кивая на место напротив.
Андрей сел.
– Что нового? – спросил Хан.
– Так, – сказал Андрей. – Ничего. Ты когда-нибудь думал, куда делись последние пять лет?
– Почему именно пять?
– Цифра не имеет значения, – сказал Андрей. – Я говорю «пять», потому что лично я помню себя пять лет назад точно таким же, как сейчас. Так же шатался тут повсюду, глядел по сторонам, думал то же самое. А ведь еще пять лет пройдут, и то же самое будет, понимаешь?… Чего ты на меня так смотришь странно?
– Эй, – сказал Хан, – приди в себя.
– Да я вроде в себе.
Хан покачал головой.
– Скажи-ка мне быстро, – проговорил он, – что такое желтая стрела?
Андрей удивленно поднял глаза.
– Вот странно, – сказал он. – Я сегодня в ресторане как раз думал о желтых стрелах. Точнее, не о желтых стрелах, а так. О жизни. Знаешь, там скатерть была грязная, и на нее свет падал. Я подумал…
– Ну-ка встань.
– Зачем?
– Встань, встань, – повторил Хан и вылез из-за стола.
Андрей поднялся на ноги, и Хан довольно грубо схватил его за воротник и несколько раз тряхнул.
– Вспомни, – сказал он, – почему ты сюда пришел?
– Убери руки, – сказал Андрей, – что ты, одурел? Я просто так зашел.
– Где мы находимся? Что ты сейчас слышишь?
Андрей отодрал его руки от своей куртки, недоуменно наморщился и вдруг понял, что слышит ритмично повторяющийся стук стали о сталь, стук, который и до этого раздавался все время, но не доходил до сознания.
– Что такое желтая стрела? – повторил Хан. – Где мы?
Он развернул Андрея к окну, и тот увидел кроны деревьев, бешено проносящиеся мимо стекла слева направо.
– Ну?
– Подожди, – сказал Андрей, – подожди.
Он схватился руками за голову и сел на диван.
– Я вспомнил, – сказал он. – «Желтая стрела» – это поезд, который идет к разрушенному мосту. Поезд, в котором мы едем.
– Ты сейчас помнишь, что с тобой было? – спросил Хан.
– Уже плохо, – сказал Андрей. – Только в общих чертах. Вроде ничего особенного и не произошло. Как меня зовут, я знал, из какого я купе – тоже. Но это как будто был совсем не я. Я себя очень странно чувствовал – словно есть разница, в каком вагоне ехать. Словно у всего происходящего появилось бы больше смысла, если бы скатерть в ресторане была чистой. Или если бы по телевизору показывали другие хари, понимаешь?
– Можешь не объяснять, – сказал Хан. – Ты просто стал на время пассажиром.
Андрей отвернулся от окна и поглядел на стену тамбура, где была панель с двумя пыльными циферблатами и надписью «проверять каждые…» (дальше был пропуск).
– Я и сейчас пассажир, – сказал он. – И ты тоже.
– Нормальный пассажир, – сказал Хан, – никогда не рассматривает себя в качестве пассажира. Поэтому если ты это знаешь, ты уже не пассажир. Им никогда не придет в голову, что с этого поезда можно сойти. Для них ничего, кроме поезда, просто нет.
– Для нас тоже нет ничего кроме поезда, – мрачно сказал Андрей. – Если, конечно, не обманывать самих себя.
Хан усмехнулся.
– Не обманывать самих себя, – медленно повторил он. – Если мы не будем обманывать самих себя, нас немедленно обманут другие. И вообще, суметь обмануть то, что ты называешь «самим собой», – очень большое достижение, потому что обычно бывает наоборот – это оно нас обманывает. А есть ли что-нибудь другое, кроме нашего поезда, или нет, совершенно не важно. Важно то, что можно жить так, как будто это другое есть. Как будто с поезда действительно можно сойти. В этом вся разница. Но если ты попытаешься объяснить эту разницу кому-нибудь из пассажиров, тебя вряд ли поймут.
– Ты что, пробовал? – спросил Андрей.
– Пробовал. Они не понимают даже того, что едут в поезде.
– Какой-то бред получается, – сказал Андрей. – Пассажиры не понимают того, что едут в поезде. Услышал бы тебя кто-нибудь.
– Но ведь они и правда этого не понимают. Как они могут понять то, что и так отлично знают? Они даже стук колес перестали слышать.
– Да, – сказал Андрей, – это точно. Это я на себе почувствовал. Я, когда в ресторан зашел, еще подумал – как тихо, когда нет никого.
– Вот именно. Тихо-тихо. Даже слышно, как ложечка в стакане звенит. Запомни, когда человек перестает слышать стук колес и согласен ехать дальше, он становится пассажиром.
– Нас никто не спрашивает, – сказал Андрей, – согласны мы или нет. Мы даже не помним, как мы сюда попали. Мы просто едем, и все. Ничего не остается.
– Остается самое сложное в жизни. Ехать в поезде и не быть его пассажиром, – сказал Хан.
Дверь в тамбур распахнулась, и вошел проводник. Андрей узнал своего соседа по столику в ресторане – только теперь он был в фуражке, а его китель с петлицами, на которых серебрились какието скрещенные молотки или разводные ключи, был расстегнут на выпуклом животе, и виднелась вязаная малиновая жилетка, надетая поверх форменной черной рубахи. Он рассеянно крутил вокруг ладони веревку с символом своей должности – ключом, маленьким никелированным цилиндром с крестообразной ручкой, который использовался в качестве кастета при общении с пьяными пассажирами или для открывания бутылок. Проводник тоже узнал Андрея, широко улыбнулся и приложил три сложенных щепотью пальца к козырьку.
– Чего это он скалится? – спросил Хан, когда проводник скрылся в вагоне.
– Так. За столом разговорились. А что делать, если это опять случится?
– Что? – спросил Хан. – Ты про проводника?
– Нет. Если я опять стану пассажиром.
– Надо просто перестать им быть, и все. Это со всеми нами иногда бывает.
– Что значит – со всеми нами? Нас что, здесь много?
– Я думаю, да, – сказал Хан. – Должно быть много, только мы друг друга не знаем. Раньше точно было много.
– Скажи, а от кого ты про все это первый раз узнал?
– Не знаю, – сказал Хан, – я их не видел.
– Как это? Как ты мог что-то узнать от тех, кого ты не видел?
– А вот так, – сказал Хан, и Андрей понял, что тот не собирается дальше развивать эту тему.