Книга Генетик - Анатолий Маев

— Ах вот как… — Ганьский уселся в огромное старое кресло, доставшееся ему в наследство от бабушки по материнской линии. — Так на чем мы остановились?

— Чакры и информация, — напомнил Макрицын.

— Значит, ты утверждаешь, что кости разъезжаются и что некто, неопознанный, неустановленный, обитающий во внеземном пространстве, шлет тебе, Еврухерию Макрицыну, некую информацию? — с удивлением спросил Ганьский.

— Да, шлет, — убежденно подтвердил Макрицын. — Другое дело, что я не всегда могу правильные выводы сделать. Бывает, такое вижу, что ничего не понимаю и подумать ни о чем не могу.

— Например?

Еврухерий, словно заранее подготовился к вопросу, начал рассказывать:

— Дня три тому назад вижу такую картину: больница для сумасшедших, палата… За столом сидит здоровенный мужик и за обе щеки творог уминает. Вокруг бегает огромная серая свинья, у которой вместо щетины иголки, как у ежа. И пятак не тупой, а заостренный. А в углу ты стоишь на тумбочке с палочкой, как у дирижеров.

Ганьский посмотрел на Макрицына, но ничего не сказал. Носовым платком протер выступившие на висках капли пота.

— Душно становится, Еврухерий. Ты позволишь мне приоткрыть окно?

Гость не возражал.

— Значит, некто или нечто шлет тебе информацию… Замечательно! С уведомлением или без такового? — вернулся к теме Аполлон Юрьевич.

— Полоша, ты начинаешь дурачиться, — с обидой ответил Макрицын.

— Вовсе не собирался! — возразил Ганьский. — Я всего-навсего хочу понять и попытаться как-то систематизировать тот, извини за грубость, бред, который ты несешь уже третий, если не ошибаюсь, а то и четвертый месяц кряду. Мало того — ты пытаешься убедить меня, ученого, который, как ты знаешь, не признает в науке ничего, кроме результата научного эксперимента и теоретических изысканий на основательной, абсолютной, если хочешь, научной базе в том, что это не бред.

— Но ведь тайн еще много в мире, — парировал Макрицын.

Время на обдумывание ответа Ганьскому не понадобилось:

— Много. Полагаю, несравненно больше, чем разгаданного, объясненного, обнаруженного. Но сие отнюдь не означает, что любая, в том числе бредовая, идея должна быть принята за аксиому. И только потому, что она принадлежит моему приятелю Еврухерию Макрицыну!

Ясновидящий разозлился. Он встал с табуретки, с опущенной в задумчивости головой прошелся по комнате, после чего вернулся на место и задал совершенно неожиданный вопрос:

— Если ты такой умный, весь из себя ученый, то почему наукой не занимаешься, а пишешь какие-то дурацкие книжки в блестящих обертках?

— В обертках — конфеты, — спокойно среагировал Ганьский, — а я именно наукой занимаюсь. И еще как занимаюсь, смею тебя уверить! Уйти с кафедры — совсем не значит бросить научные изыскания. Скорее, наоборот. Да, я пишу книги, что позволяет мне не бедствовать, дает возможность покупать нужную научную литературу, минимальный набор оборудования, необходимого для постановки опытов. Конечно, уйдя с кафедры, я кое-что потерял: у меня нет сложных, дорогостоящих приборов и установок. Но это, пожалуй, и все. Зато ты не представляешь, Еврухерий, как много я выиграл!

— Что же ты выиграл? — явно не понимая, спросил гость.

— Очень, очень много. Во-первых, время: не надо тратить два с половиной часа на дорогу туда и обратно.

— А еще что? — спросил Еврухерий.

— Во-вторых, мне не нужно посещать бестолковые и, следовательно, бесполезные заседания кафедры, ученого совета. В-третьих, я не веду дюжину или около того аспирантов и докторантов, что экономит как минимум десять часов в неделю. Продолжать?

— Я понял, — согласился Еврухерий.

— Вот и замечательно, — обрадовался ученый. — Но будь столь любезен, потерпи еще пару минут, выслушай самое удивительное. Я, Ганьский Аполлон Юрьевич, генетик, ведущий научный консультант кафедры экспериментальной генетики и лаборатории ДНК, доктор химико-биологических наук, научный руководитель энного количества докторантов и аспирантов; автор сотен публикаций и девяти монографий, которые переведены на иностранные языки, член комиссии по защите докторских диссертаций, член редколлегий пяти научных журналов и т. д. и т. п., был осчастливлен многочисленными ставками, надбавками, прибавками и прочими поощрениями, которые приносили мне доход… в сто восемьдесят долларов. А любая уборщица за восьмичасовой ежедневный труд с двумя выходными получает в Москве не менее трехсот долларов. Спрашивается: может ли образованный человек, сохранивший остатки самолюбия, двигать науку вперед в то время, когда двигать ведро с половой тряпкой гораздо доходнее, при минимальной ответственности и отсутствии умственного напряжения? Получается, что я, Ганьский Аполлон Юрьевич, генетик и биохимик, специалист по почерковедению, оценен ниже уборщицы с восемью классами образования! Я, Ганьский Аполлон Юрьевич, автор популярного и, прошу заметить, переведенного на семнадцать языков труда по объяснению загадки кошки Шредингера… специалист, разработавший передовые методы исследования аминокислот… единственный в мире специалист, который знает, как, и может в домашних — подчеркиваю, в домашних! — условиях явить на свет божий точную копию человека из его мертвой ткани… — Ганьский закашлялся, лицо его покраснело. — Короче, я ни одного дня, часа, минуты не стану работать на государство при существующих унизительных условиях. Да, да, именно унизительных! Эта проклятая работа разбила мою семью, и…

Еврухерий перебил оратора на полуслове:

— А ведь правильно говорят, что на работе нельзя романы заводить.

— Какие романы, дорогой ты мой?! — с досадой произнес Ганьский. — Лизочка ведь не из-за ревности ушла. Да я и поводов не давал. Причина — безденежье.

— Ну, тут я не согласен, — возразил Макрицын. — Если баба любит, то из-за денег не уйдет. Значит, не любила.

— Баба, может быть, и не уйдет. А женщина уйдет. Мы ведь за последние девять или десять лет ни разу отдохнуть не съездили — не на что было. Женщина — не только анатомическая структура, но еще и прогестероновая ментальность как следствие материально-сексуальной гармонии. И стоит нарушиться балансу — семье конец…

* * *

Вновь раздался телефонный звонок. Аполлон Юрьевич, на ходу попросив гостя извинить его, быстро добрался до телефона:

— Аллоу… Здравствуй, милая, здравствуй. Польщен звонком. Спасибо, без потрясений. За две секунды не успеем. Я весь — внимание… Запор? Прошу прощения, если не трудно, пожалуйста, по порядку… Я все понял. Тебе не стоит волноваться, это не запор. Абсолютно исключено — из толстого кишечника рвоты не бывает. Галочка, если взрослый мужчина десять часов не был в туалете, то это совсем не означает запор. Ничего не надо давать. Ну и что, что он доцент? И у доцентов бывают десятичасовые перерывы. Я проникся, поверь мне, но поводов для тревоги не вижу абсолютно. Выражение «что-нибудь дать» совершенно безграмотно с медицинской точки зрения… Втаком случае дай ему «Любительской» колбасы. Безусловно, с клизмой быстрее. Лучше одновременно. Всего наилучшего!