Книга Итальянец - Анна Радклиф

Судьба распорядилась так, что пятая книга, представленная миссис Радклиф вниманию читающей публики, оказалась последней. Появившийся в 1797 году „Итальянец“, за который книготорговцы заплатили автору 800 фунтов, был встречен читателями так же благосклонно, как и все предшествующие книги. Сохраняя своеобразие своего дарования и стиль, который может считаться ее изобретением, писательница весьма разумно предусмотрела здесь такие существенные отличия в сюжете, что исключила обвинения в однообразии и самокопировании. Новым и мощным двигателем действия романа она избрала папизм в период наивысшего расцвета его власти; таким образом, в распоряжении автора оказались монахи, шпионы, темницы, ханжи, безропотно повинующиеся приказу, и лукавые служители церкви с их мрачным властолюбием — все громы Ватикана и жестокости инквизиции. Благодаря этой счастливой находке писательница смогла обогатить роман целой галереей интересных действующих лиц, которым были даны возможности и мотивы, чтобы стать участниками сцен ужаса; это придало оттенок правдоподобия тем приключениям, которые противоречат естественному ходу человеческой жизни.

Большинство романистов стремятся с первых страниц таким образом преподнести свое повествование, чтобы и вызвать интерес читателя, и подготовить его ум к тому особого рода возбуждению, которого желает добиться автор. В „Итальянце“ миссис Радклиф достигла указанной цели как нельзя более счастливо; ни одна другая часть романа не сравнится по выразительности и силе воздействия с его началом.

Группа путешественников-англичан посещает некую неаполитанскую церковь.

„В тени портика, вдоль колонн, скрестив руки на груди и устремив взгляд долу, по каменным плитам пола расхаживал из угла в угол человек, всецело поглощенный собственными раздумьями. Поначалу незнакомец даже не заметил приближения посетителей, но затем, внезапно обернувшись, словно его встревожили донесшиеся до слуха шаги, стремительно ринулся к дверям и исчез в глубине храма.

Облик незнакомца, далекий от заурядного, а равно и разительная странность его поведения не могли ускользнуть от внимания путников. Высокая, худая фигура, ссутуленные плечи, бледное, с резкими чертами лицо — все в нем было необычно, а взор, брошенный им на путников из-под складок плаща, скрывавшего нижнюю часть его лица, более чем красноречиво свидетельствовал о присущей характеру незнакомца свирепости.

Путешественники, войдя в церковь, стали озираться по сторонам в поисках незнакомца, однако нигде его не обнаружили. В полумраке длинного нефа показалась еще одна фигура: это был монах из прилегавшей к храму обители, обычно вменявший себе в обязанность сопровождать чужестранцев и рассказывать им обо всем, что наиболее заслуживало их внимания; именно с этим намерением он и приблизился теперь к только что вошедшим посетителям.

<…>

Осмотрев гробницы и прочие достопримечательности, путешественники через полутемный боковой неф направились было к выходу, как вдруг заметили, что тот самый таинственный незнакомец, с которым они столкнулись в портике, устремился к одной из исповедален, расположенных слева. Один из англичан поинтересовался, кто это такой, и монах взглянул в сторону незнакомца, однако не проронил ни слова, но на повторный вопрос, наклонив голову в знак вынужденного повиновения, спокойно ответил:

— Это убийца.

— Как! — вскричал один из приезжих. — Убийца — и разгуливает на свободе?

Сопутствовавший англичанам итальянец невольно улыбнулся изумлению своего приятеля.

— Здесь убийца нашел себе убежище, — пояснил монах, — в этих стенах ему нечего бояться.

— Так, значит, ваши алтари защищают убийц? — воскликнул англичанин.

— Ему более нигде не обрести безопасного пристанища, — кротко заметил монах.

<…>

— Посмотри вон на ту исповедальню, — продолжал итальянец, — за колоннами в левом нефе, под самым витражом. Заметил? Цветные стекла плохо пропускают свет, и потому ее не так-то легко разглядеть.

Англичанин взглянул в ту сторону, куда указывал его друг. В боковом нефе, у самой стены, помещалась исповедальня, построенная из дубовых панелей либо из другого, столь же темного дерева. Именно в нее, по наблюдению англичанина, и вошел только что убийца. Исповедальня состояла из трех отделений, прикрытых черным балдахином. В центре, на возвышении, стояло кресло, предназначенное для исповедника. К среднему отделению примыкали крайние: ступеньки вели к решетчатой перегородке, через которую, опустившись на колени, скрытый от постороннего взора, кающийся грешник мог доверять слуху священника признания в тяготивших его душу преступлениях.

— Теперь видишь? — спросил итальянец.

— Да, — подтвердил англичанин. — Убийца сейчас внутри этой исповедальни. Сооружения мрачнее этого мне еще не доводилось зреть! Самый вид его способен ввергнуть преступника в безысходное отчаяние.

— Нам, итальянцам, подобное настроение не слишком-то свойственно, — с улыбкой возразил его собеседник.

— Так чем же примечательна эта исповедальня? — нетерпеливо поинтересовался англичанин. — Тем, что в ней скрылся убийца?

— Дело вовсе не в этом, он тут ни при чем. Я всего лишь желал обратить твое внимание на эту исповедальню, ибо с ней сопряжены события, из ряда вон выходящие.

— Что же это за события?

— Минуло уже несколько лет с тех пор, как здесь была выслушана связанная с ними исповедь. Твое удивление при виде убийцы, пользующегося свободой, навело меня на воспоминания. Вернемся в гостиницу — и я поведаю тебе всю историю от начала до конца, если только ты не намерен более приятно скоротать время.

<…>

— Нет, погоди! Мне хочется пристальней всмотреться в этот величественный храм и прочнее запечатлеть в памяти указанную тобой исповедальню.

Англичанин еще раз обвел глазами могучий свод и просторные, тонущие в полутьме приделы церкви Санта дель Пьянто. Тут он вновь заметил незнакомца в плаще, который, выскользнув из исповедальни, пробрался на хоры; пораженный новой встречей с ним, заезжий гость отвернулся — и поспешно покинул церковь.

У выхода друзья распрощались. Англичанин вернулся в гостиницу — и вскоре ему доставили объемистую рукопись, за чтение которой он немедленно взялся. Вот эта повесть…“[1]

Имея в виду намеки на последующее повествование, которые здесь содержатся, и напряженный интерес, который вызывает это вступление, можно сравнить его с темным арочным проездом старинного замка; за вступлением следует рассказ в том же духе — полный загадок и ужаса; в его деталях проявилось, вероятно, в наибольшей степени искусство миссис Радклиф — великой мастерицы напускать мистический туман, едва-едва приоткрывая завесу над ужасной тайной. И хотя разум в конечном счете подсказывает нам некоторые критические замечания, он, мы полагаем, воздерживается от суждения до того, как прочитана заключительная страница и закрыт последний том; только тогда мы обнаруживаем в себе желание подвергнуть критике то, что пробудило в нас такой острый интерес. Только тут мы осознаем, что фабула не столь уж хорошо построена, события зачастую невероятны, некоторые загадки оставлены без объяснения; несмотря на это, полученное от книги удовольствие не стирается из памяти, так как оно коренится в сильнейшем чувстве любопытства и даже страха, которое не оставляло нас на всем протяжении действия.