Книга Дети луны - Наталья Резанова

— Слава Богу. — Арнсбат прислонился к стене.

— Тащи.

— Погоди. Послушаем, как пройдет.

Выпустив веревку, Адриана вытерла ободранные в кровь руки об одежду и прислушалась. Было тихо. Снег в тени ворот казался черным. Только бы через реку перебраться, а там как-нибудь… Сделала шаг, другой. Побежала и скоро оказалась у границ тени. Там, впереди, река, за ней — орденский лагерь… Она вновь побежала, пригнувшись. Хорошо, что луны нет. Вот и костры видны на той стороне. Вряд ли ее можно было разглядеть, до реки шагов тридцать, все же Адриана опустилась на снег и дальше двинулась ползком. Днем мело, и она подумала, что может наткнуться на припорошенные снегом неубранные трупы, но это мысль была мимолетной. Сухие прибрежные камыши торчали из сугробов. На обрыве она замерла. В задумчивости набрала снег в горсти и стала сжимать, хотя это причиняло режущую боль ободранным ладоням. Перед ней темнела замерзшая река. Здесь, на льду Гая, в мирные зимы с визгом носились городские дети, толкали друг друга, упавшие проезжали на собственном заду и сбивали с ног тех, кто не успевал отскочить, она же смотрела на них со стены, по застенчивости и нелюдимости не смея принять участие в общем веселье. Сама она подойти не решалась, а другие никогда ее не звали… и уж так получилось, что ее нога никогда не касалась затвердевшей поверхности реки. Все-таки как же перебраться? Потому что перебраться — это самое важное. А после — ровная земля под ногами, потихонечку, полегонечку… Она откусила от пахнувшего кровью снежка и поползла вниз, к реке. У кромки льда встала на ноги. Бежать было скользко, но она ни разу не упала.

Первые шаги на том, вожделенном берегу она сделала на четвереньках. А там, почти сразу, — костры. Поднимаясь, она вздрогнула. Прикусила губу. Бояться еще! Вон хворост навален, за ним можно встать на ноги и — спокойно, не бежать, не дергаться, так только и можно пройти, не привлекая внимания. Глаза ее искали часового — и не находили.

Запах нечистот ударил в ноздри. Снег был весь загажен. У костров бродили и валялись солдаты ордена. Окрестные деревни пожгли в самом начале осады, в уцелевших домах разместились командиры, а простым воинам приходилось ночевать на снегу. Впрочем, им было не привыкать. Многие не спали. Глядя на них, Адриана мимолетно подивилась тому, что они с виду ничем не отличимы от горожан. В бою об этом как-то не думалось.

Незамеченной ей удалось пройти довольно далеко в глубь лагеря, как вдруг она услышала шум и крики. Она схватилась за тесак, думая, что обнаружена, но в этот момент несколько человек пронеслись мимо нее к палаткам, за которыми поднялась какая-то возня. Солдаты сбились в кучу, слышалось: «Бей, бей! Так его!» «Драка», — решила Адриана и хотела уже, воспользовавшись суматохой, проскочить через лагерь, однако сзади бежали еще, и ей поневоле пришлось замешаться в толпу.

— Что там? — спросили рядом.

— Конокрада поймали…

Меньше всего Адриана собиралась высовываться, но ее случайно вытолкнули вперед, и она увидела на затоптанном снегу распластанную человеческую фигуру. Кое-кто из сбежавшихся поднимал над головами выхваченные из костра головни, и из тьмы порой выступали освещенные кровавым светом лица.

— Дорогу! Дорогу комтуру! — заорали над самым ухом, солдаты расступились, и чуть ли не из-за плеча Адрианы появился невысокий человек в черном, подбитом мехом плаще — сам Генрих Визе. Два здоровенных парня возвышались за его спиной. Рядом стоял монах-цистерианец. Визе был крепок, плотен, кривоног, одет в теплый тяжелый кафтан. Редкие темные волосы прикрывала черная скуфейка. У него было круглое широкое лицо с коротким, будто обрубленным, носом. У пояса его висел длинный меч, а на среднем пальце правой руки был надет массивный перстень с изображением солнца — знак рыцарей Святого Маврикия.

— Жив еще? — спросил он осипшим от ветра, но не лишенным приятности голосом.

Конокрада подняли и поставили на колени. Его лицо было разбито до такой степени, что невозможно было разобрать черт. Из носа и ушей текла кровь.

— Ну? — спросил Визе.

— Поймали у коновязи, — сказал широкоплечий в меховой шапке. — Троих уже отвязал.

«Я могу ударить его ножом, — думала Адриана, — тогда осаде конец… и мне тоже. Один удар — и…»

— Стали бить, а потом… словом, что твоя милость прикажет…

«…но телохранители? А если не конец? Если они не уйдут… и никто не дойдет к Аскелу? Под тканью кафтана проступал заметный живот… один удар, только один удар… нет, не за этим меня послали…»

— Посадить его на кол, — сказал Визе.

— А тот… с вечера шевелился вроде… или прикажешь добить?

— Если жив — оставь так. А этого — рядом.

Конокрад завыл неожиданно тонким голосом, его подхватили и поволокли. Адриана проводила его взглядом. Внезапно она вновь услышала голос Визе:

— Эй, ты, рыжий! Что-то я раньше тебя здесь не видел!

Она обернулась, холодея. Сомнений не было — комтур обращался к ней.

— Я конюх, — произнесла она хриплым, однако ровным голосом, — новый конюх брата Альбрехта (от пленных она знала, что такой рыцарь есть). Он, как услышал про покражу, прислал узнать.

Голубые глаза Визе все так же смотрели в ее лицо. «Если он заподозрит, я зарежу его», — отчетливо подумала Адриана. А Визе все смотрел. У него была отличная память, он гордился тем, что знает в лицо большинство своих солдат. И сейчас он просто запоминал клок рыжих волос, свесившийся на нос, ободранные руки (он и это заметил), острые карие глаза.

— Конюх, — пробормотал он, — ну, ступай отсюда… — Повернулся и тяжело зашагал назад. Большинство солдат тоже двинулось с места — посмотреть на казнь.

Адриана осталась стоять. Она еле держалась на ногах. Отдышавшись, она подняла голову и увидела, что край неба посветлел.

Рано утром из лагеря выехал небольшой обоз — трое саней, с десяток всадников и пешая обслуга. Они двигались на запад, навстречу отряду божьего брата Мутана, известного знатока осадных машин. В одной из повозок поместилась Адриана. Все произошло само собой. Еще в лагере, пока она раздумывала, как ей сюда попасть, какой-то стоящий у коновязи мужичонка стал громко жаловаться, что с вечера ушиб руку и она вся болит и распухла. Адриана, используя приобретенные по время осады познания, вывихнутую руку вправила, потом помогла запрячь тощего одра, а дальше уже никто не удивлялся ее присутствию здесь. И вот она ехала в санях, а не топала пешком по снегу, ее даже угостили куском солонины — она и не подумала отказаться, хотя это был дар врага, — еще я буду сухари свои тратить!

Возница, тщедушный, остроплечий, с грязной торчащей бороденкой, и восседавший на ворохе рогож латник вели неторопливую беседу. Адриана примостилась сзади.

— А наш-то — добрый был нынче. И пытать его не велел.

— Не иначе — в зернь выиграл.

— Да ну?

Шуршал мокрый снег. В соседних санях кто-то все время кашлял. Возница поковырял в зубах.