Книга Джек/Фауст - Майкл Суэнвик

- Не позволю!

Прижимая «Альмагест» к груди, Вагнер пронзительно кричал:

- Да послушайте же! Вот уже три года, учитель, я еженощно ухожу в Римскую башню, что в Шпессерском лесу, проводить для вас измерения. Разве не так? Я бегал за вами, как пудель, был вашей самой преданной ищейкой, самым послушным слугою. В дождь и снег я ходил туда, не обращая внимания на ненастье. А в ясные дни взбирался на разрушенный верх этой башни и при помощи инструментов, придуманных вами, с туркетумом, алидадой, наблюдательными трубами с тончайшей юстировкой выполнял измерения более совершенные, нежели кто-либо прежде…

- Измерения, - горько рассмеялся Фауст. - Два дня и две бессонных ночи я отчаянно старался найти в них какой-то смысл. Все орбиты должны представлять собой круги, как утверждает Птолемей, ибо как все вещи sub lunae [3]суть несовершенны, так все за пределами небесной сферы должно быть совершенным, а круг в своей замкнутой бесконечности - само совершенство. Я высчитал циклы и эпициклы, расхождения и соответствия и странные сферы из неземного кристалла, и все оказалось тщетно. Противоречия между тем, как должен быть устроен мир, и том, как оно на самом деле, по-прежнему остаются. Там, где замеры совершенны, обнаруживались отклонения б?льшие, чем прежде. Каждая поправка требует еще других мелких поправок. Будто планеты вовсе не вращаются вокруг Земли. Но если нет… тогда… что? Их небесные пути достаточно постоянны, чтобы в них был смысл. И все же, чем больше я пытаюсь постичь смысл непокорной вселенной, тем дальше оказываюсь от понимания. Вот орех, который я готов был колоть лбом до тех пор, пока мой несчастный череп не почернеет от синяков и не треснет.

И он схватился за голову, раскачиваясь из стороны в сторону.

- Записки! - внезапно вскричал Вагнер страшным голосом. - Где они?

Фауст долго бросал на ученика угрюмые сардонические взгляды, подобно фокуснику, который окидывает взглядом публику, перед тем как выудить из рукава нечто невероятное. И с нарочитой медлительностью произнес:

- Глупец! Чем, по-твоему, я разжигал огонь?

- Ох! - выдохнул Вагнер еле слышно. Он рухнул на колени, по-прежнему прижимая к груди том Птолемея, и стал тихонько всхлипывать.

- Встань! - Фауст схватил молодого человека за волосы, обхватив их ладонями почти у самых корней, и рывком поднял его с пола. - Если желаешь спасти эти книги, эти о-такие-прекрасные книги, я дам тебе на это шанс. Попробуй.

Вагнер поднял к нему залитое слезами лицо.

- Учитель?

- Мы поспорим, ты и я. Поспорим о том, достойны ли эти книги существования. Честный и справедливый спор, и пусть, если правда будет на твоей стороне, никакие краснобайские уловки не принесут мне победы. Но если я возьму верх в этом споре, пламя проклятия поглотит их! Если же победишь ты… - Он задумался. - Если победишь ты… В таком случае моя библиотека - твоя.

Вагнер выпучил от изумления глаза. В них стоял беспредельный ужас, страх, который на короткое время напрочь стер смятение и алчность.

- Согласен! - с трудом промолвил он.

- Прежде чем мы начнем, давай-ка немного ограничим условия нашего спора. У тебя не хватит дыхания прочесть все эти книги вслух, страница за страницей. Ибо их слишком много. Поэтому для спора следует избрать краткие выдержки. А теперь скажи, каковы три столпа учения - а? Три столпа, от которых зависит все остальное?

- Это… тривиум, магистр: риторика, логика и…

- Нет, нет и еще раз нет! Весь материальный мир состоит из того, что лежит за пределами нашего понимания. Это то, что может быть изучено и в конечном счете описано вследствие изучения этих предметов в соответствии с логикой их Создателя - применительно к отдельным областям: астрономии, физики и телеологии. Ну как, согласен?

- Разве возможно отрицать это, учитель?

- У нас есть три книги, из которых мы извлекаем все свои знания об этих предметах - не сомневаюсь, что ты сможешь их назвать. Нет? В твоих руках «Альмагест». Все прочие труды по астрономии - лишь превратное истолкование и искажение. Жалкие попытки описать сущее. Здесь же, - он хлопнул по другому тому, лежавшему под томом Птолемея, такому же толстому, как и первый, хотя и не в таком изысканном переплете, - «Физика» Аристотеля, и она объясняет все особенности физического существования. Для которого нам предлагается…

Он вдруг резко обернулся и схватил с полки на стене два черных тома; взяв по одному в руку, держа каждый вертикально за низ, он встал, широко расставив ноги, как Моисей со скрижалями в руках.

- Мой дед напечатал эту Библию с Ветхим и Новым Заветами в Майнце задолго до моего рождения. Прекраснее награды для тебя я придумать не смог бы!

Вагнер зашатался, когда тома упали ему в руки.

- Итак! Три труда в четырех томах; весь земной шар умещается в этом четырехугольном треугольнике. Ну что ж, давай начнем спор.

- Я готов.

- Смело! Как утверждал Уильям Оккам, есть три неоспоримых источника знания: очевидность, опыт и Божественное откровение. Согласен?

- Это невозможно отрицать.

- Нам следует начать с «Альмагеста». Сам Птолемей говорит, что астрономия - это раздел математики. Следовательно, это совершенный пример самоочевидного. Если в уравнении есть хотя бы единственная неправильность, то в целом оно непременно неправильно. А раз так, проведенные тобою измерения дискредитируют эту книгу.

Вагнер со сверкающим взором возразил:

- Нет, не так! Ибо наблюдения Птолемея прошли испытание временем. Тогда как в мои погрешность легко могла бы вкрасться по причине утомленности, или ввиду некоторого помутнения атмосферы, или по какой-нибудь иной причине, которую мне не по силам вообразить, а равно понять.

- Тем не менее, вне всяких сомнений, разум может искупить любой недостаток в твоем восприятии, как шлифованное стекло исправляет оптическую слабость зрения.

Вагнер облизнул губы.

- Но если какая-нибудь часть рационального мышления окажется несовершенной - а разве совершенно мышление человека? - то применять логику для коррекции своих собственных поправок все равно что пытаться прыгнуть выше своей головы.

- Если ты не можешь довериться своим ощущениям, тогда нет причины связывать их с известными тебе фактами бытия; из чего неизбежно следует, что истина ipso facto [4]для тебя непостижима. И при этом мы вынуждены отвергнуть самоочевидное, разумное истолкование бытия, поскольку отсутствие у тебя багажа знаний не позволяет этого.

- А! Однако суждение Птолемея было бесконечно выше моего.

- Ты сказал: «было»?

- Да.