Книга Букварь - Владимир Лорченков

христиан-демократов. Правда, в советники он не попал, но листовка с портретом

Тудора и надписью "Голосуй сердцем" хранилась у них дома рядом с чайником. То

есть, на самом почетном месте.

— Закипела вода? — спрашивает Леонида, и встает с постели. — Ты пока завари чай-

то, а я умоюсь…

После истории с выборами в районные советники Тудор почувствовал к себе

необычайную тягу к политике. Поэтому, когда подошел срок выборов в мэры села,

Кубряков и здесь свои силы попробовал. Увы, партия за ним уже не стояла, потому что

кандидатом от христиан-демократов стал местный священник, отец Филимон.

— Батюшке, — решили христиан демократы, — сам Бог велел представлять

христианскую партию…

Кубряков, скрепя сердце, согласился, и агитировал сельчан за батюшку Филимона. Тот,

правда, мэром так и не стал, потому что в село приехал Митрополит Бессарабии Илие

Преподобный, и много и долго ругался. По его словам выходило, что священник

служить может только в церкви, а если он в церкви служить не хочет, то может

убираться из церкви ко всем чертям собачьим!

— Ко всем чертям собачьим, — горестно прошептал Тудор Кубряков, и

перекрестился, — это же надо, так выражаться-то, а?.. И кто? Сам Митрополит…

Леонида вернулась в дом, умытая, посвежевшая, помолодевшая лет на двадцать. Тудор

с сожалением подумал, что вот такую жену топить уже жалко. А что делать, придется.

Тем более, они вместе так решили.

Тудор подвинул к жене чашку с крепким чаем, а сам вышел во двор. В углу, под

деревом, черпнул из бака вина, выпил стаканчик, и постоял, глядя на орех. На ветвях

дерева покачивались клочья тумана, и несколько капель воды. Значит, ночью было

холодно. Да и сейчас еще ночь, четыре часа всего…

Утопить Леониду Тудор решил после того, как жена узнала о своем диагнозе.

Несколько лет у нее болела грудь, и Леонида поехала в Кишинев, где онкологи

рассказали ей о такой болезни — раке. И определили, что жить ей осталось недолго. Тут

как раз подошло время очередных выборов в районные советники, и Тудор с отчаянием

понял, что не может и не хочет больше работать на земле. А хочет и может быть только

районным советником. Иными словами, устал он от работы, понял Тудор — а когда

Леонида умрет, то в одиночку он хозяйство вообще не потянет…

— Вкусно, — Леонида пьет чай, и ободряюще смотрит на мужа. — Очень.

Наконец, ко всем бедам добавилась еще одна. Леонида умирать в мучениях не хотела, а

убить себя ни в коем случае не могла. Самоубийство грозило неприятностями в виде

ада не только ей. Но и Тудору — пусть и не такими страшными, как загробные муки.

Человек, чья жена не на погосте лежит, баллотироваться в советники от христианско-

демократической партии в Молдавии ну никак не может. Худо-бедно, от социал-

демократов может, ну, или там, либерал-консерваторов, но шансов у представителей

таких партий на молдавских выборах совсем нет… В общем, начало года получилось

совсем плохим. Тут-то Леонида, умница, золотая голова, и нашла выход.

— Ты, — глядя в сторону, сказала она Тудору, — утопи меня. В бочке с вином. Я

читала, в Англии принца так когда-то утопили. Читала, мол, это не больно, потому что

пьянеешь. А потом скажешь, что, мол, в подвале бочку открыла, да поскользнулась и

упала случайно. И меня от смертной муки избавишь, и себя от позора…

И показала мужу газетную вырезку. Речь в ней шла о президенте страны Мирче

Снегуре, которой как раз отправил в отставку премьера Друка. Снегура публицист по

фамилии Дабижа сравнивал с английским королем Ричардом Третьим, тираном и

скотиной.

— Возьмем, к примеру, — прочитала Леонида часть заметки, — Ричарда III, короля

Англии, жившего в 1452–1485 годах нашей эры. Он вошел в историю, как первая

жертва политических технологий, как урод и злодей, приказавший утопить в бочке с

вином двух малолетних племянников, и одного принца, Кларенса. Тот, впрочем, сам

попросил утопить себя в бочке с мальвазией…

Разумеется, Тудор отказался и на жену накричал. Но это было полгода назад. И вот,

этим утром он глядит на Леониду, пьющую чай, и собирается ее утопить. Вино

придется вылить, но это не беда. Ради такого дела… К тому же, — и это тоже придумала

Леонида, — Тудор всегда может потом намекать на странные обстоятельства гибели

своей жены, используя это, как она сказала, "в политических целях".

— Это как? — тупо спросил Тудор, когда Леонида ему это сказала.

— Ну, — жена была терпелива, — прямо не скажешь, но намекнешь. Что, мол, меня,

жену видного христиан демократа, утопили коммунисты. А когда тебя спросят, — "так

ее утопили коммунисты"? — ответишь, я такого не говорил, это вы сами сказали…

— А, — кивнул Тудор, — и понял, как безнадежно будет не хватать ему умницы-жены.

И сейчас глядел на нее и думал, как сильно он все-таки ее любит.

Леонида допила чай, и, как была, — в ночной рубашке, — пошла с Тудором в подвал. У

бочек они постояли немного.

— В эту? — спросила жена, ткнув рукой в бочку.

— Да, — сглотнул комок Тудор, и вытер слезу. — Крепкое, как ты просила.

— Да, — улыбнулась Леонида, — чтоб сразу забыться. Ну, выше нос, муженек.

Супруги обнялись, и Кубряков неловко ткнулся носом в щеку Леониды. Целоваться он

не очень умел. Да и всего остального тоже — до женитьбы на Леониде. По-настоящему

любви его научила только жена. Она была его лучшей любовницей, его лучшим

советчиком, его лучшим другом…

Тудор, не стесняясь, зарыдал, а Леонида, резко выдохнув воздух, наклонилась и

бултыхнулась головой в бочку. Кубряков резко задвинул крышку, задвинул защелку и

бросился вон из подвала. Ему не хотелось слышать стонов жена, а то, что она будет

стонать, крестьянин не сомневался. Тудор знал: Леонида вряд ли сразу опьянела. Ведь

в бочку была налита чистейшая вода. Нет-нет. Тудор очень любил жену.