Книга Человек под маской дьявола - Вера Юдина

Первое время нам было сложно. Мы переехали в Смоленск, к Антонине Аркадьевне. В молодости она служила в доме маминых родителей и была очень сильно привязана к нашей семье. После революции она вернулась в родной город, где и продолжала жить в одиночестве, в убогой комнатенке, грязной, коммунальной квартиры. Тогда все так жили. Тогда, так было правильно, и никто не имел права жаловаться и сетовать на судьбу.

Соня работала на нескольких работах, чтобы хоть как-то прокормить нас. Я ходила в школу. Много читала, продолжала изучать иностранные языки. К окончанию школы, я свободно говорила на немецком и французском языках, но по молчаливому согласию с сестрой, никогда не афишировала своих знаний.

В 1941 началась война. Немцы наступили без объявления, и никто не знал, что следует ожидать от этого вторжения.

Лето было жарким. Немецкие войска наступали. Мы знали об этом. Обстановка в городе царила напряженная. Все только и говорили, о ситуации творившейся в Европе. О странах оккупированных немецкими войсками. И все в страхе ожидали того, что может случится в ближайшее время.

Однажды Саня прибежала с работы раньше, чем обычно. Она явно была встревожена.

— Соня! Что случилось? — спрашивала я сестру, пока она нервно собирала вещи.

— Война, Аня! Немцы наступают! Нас эвакуируют из города! Здесь не безопасно!

— Как эвакуируют? Всех? Но разве успеют?

— Может и не успеют. Но я знакома с одним майором, он поможет нам бежать из города вглубь страны. Туда, где безопасно.

Соня продолжала собирать вещи, а я вдруг ощутила дикое желание остановить ее. Я дернула ее за руку и обернула на себя.

— Нет! Соня! Мы должны остаться!

— Что? — Соня изумленно посмотрела на меня. — Что значит остаться? Аня! Не сходи с ума! Здесь мы обречены…

— Соня! Я больше не могу так жить! В бегах… вечно прятаться… Мы должны остаться! Здесь может понадобиться наша помощь. Помнишь, мама рассказывала, что наша тетка во время Революции помогала раненным.

— Но она поплатилась за это своей жизнью!

— Да! Но она выполнила свой долг. Сколько жизней она спасла, прежде чем… ты понимаешь. Есть организация, я читала — Красный Крест. Добровольцы вступившие в него неприкосновенны. Мы сможем помогать раненным. Нам нечего бояться!

Соня не стала спорить со мной. Она знала, что это бесполезно. Она опустилась на стул и уронив голову на руки заплакала. Мой оптимизм так и не передался ей, она понимала, что мы обречены.

На следующий день мы пришли к ее знакомому майору, улыбчивому молодому парню, с задорной челкой и открытым взглядом. Он отвел нас к генералу, и с того самого дня, мы начали усердно трудиться в военном госпитале, наспех организованном в местной больнице. Нам выдали военную форму, юбку и пиджак песочного цвета, белую косынку с красным крестом, и повязку на руку.

Военные действия уже начались, и с фронта поступали первые раненные. Не помню, сколько времени мне понадобилось, чтобы освоиться. В первое время, возвращаясь, домой, я долгое время проводила в уборной, меня буквально выворачивало наизнанку, стоило мне вспомнить увиденное в госпитале. Позже я привыкла. И желудок мой хладнокровно молчал, словно рядом ничего и не происходило.

Однажды к нам в госпиталь привезли юношу. Молодой он был, не больше двадцати. Доктор Измайлов проводил обход, я сопровождала его, делая необходимые записи в медицинские карты. Когда мы остановились у постели раненного солдата, он поднял на доктора взгляд, в котором таилась глубокая печаль и нарочито весело спросил.

— Ну давайте доктор, выносите свой вердикт. Я смогу вернуться на фронт?

Доктор Равви Евсеевич откинул окровавленное одеяло, и я едва не вскрикнула, вместо ног у парнишки остались две культяпки. От обильного кровотечения и без должного ухода они начинали гноиться, источая ужасный запах умирающей плоти. Меня снова вырвало, прямо в стоящую у постели утку. Доктор Измайлов с укором посмотрел на меня.

— Ступай лучше, займись перевязками. — С отцовской заботой сказал он, и я поспешила бежать.

Вечером, на обходе, я намеренно подошла к тому самому юноше. Присела на край его койки и осторожно потрепала за плечо.

Он не спал. Открыл стеклянные от сдерживаемых слез глаза и устало посмотрел на меня.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — тихо спросила я.

— Покурить. — Попросил он.

Я бросилась на улицу, поймала первого попавшегося солдата и требовательно попросила у него папиросу. Он явно удивился, но узнав мою форму, с дружелюбной улыбкой протянул папиросу и спички.

— Нервишки? Понимаю. Не все справляются.

— Я справлюсь! — ровно ответила я, и бросилась обратно в госпиталь.

С каким удовольствием тот несчастный скурил свою последнюю папиросу. В темноте только мелькал яркий огонек и слышалось тихое шипение. Я терпеливо выдержала неприятный мне запах табачного дыма, и когда он закончил, затушив папиросу, бросила в урну, скрывая следы своего преступления. Пожелала солдатику спокойной ночи и ушла домой. Моя смена закончилась.

В ту ночь, он застрелился из винтовки, которую все время прятал под матрасом. Это была первая смерть, которой я заглянула в лицо. Я не знала кто он и откуда, но в тот день мне показалось, что я потеряла самого близкого человека.

Дни сменялись днями, раненные поступали с пугающей регулярностью, и мы зачастую не успевали вовремя оказывать помощь. Они умирали у нас прямо на руках. Мы как могли, старались облегчить им последние минуты, рассказывая оптимистичные истории о будущем.

Когда немцы были уже под городом, дорога до дома становилась все опаснее. Но каждый день, мы поднимались ни свет ни заря и шли по пустынным улицам на службу.

В июле Соня вновь прибежала домой встревоженная.

— Уходим! — крикнула она с порога. — Наши отступают. Больше сражаться нет смысла. Собирайся, надо бежать! Все теперь потеряло смысл.

— А доктор Измайлов? — решительно спросила я.

Сестра посмотрела на меня как на безумную.

— Он остается в госпитале.

Я стояла в дверном проеме кухни, в нашей опустевшей после начала обороны, квартире. Услышав об отступлении, в моем сердце вспыхнула ярость. Как мы могли? Бежать? Когда враг стоит у порога. Я развернулась и ушла на кухню. Налила себе кружку чая, как обычно, без сахара. И встала у окна.

Соня вошла следом за мной. Тихо остановилась рядом она положила мне руку на плечо.

— Аня, о чем ты думаешь? — строго спросила она, прекрасно зная мой ответ.

— Я остаюсь. — Не глядя ей в глаза ответила я. — Ты можешь ехать. А я должна остаться. Мы не можем их оставить в такой час. Мы их последняя надежда.

Соня в отчаянии опустилась на табурет и заломила руки. Несколько мгновений, ровно столько сколько требуется сделать вдох и выдох, она молчала. Затем вдруг поднялась, и отрешенно глядя в сторону сказала: