Книга В мышеловке - Дик Фрэнсис

— Преступники заделались знатоками?

— Тюремные библиотекари сообщают, что наибольшим спросом у тамошнего контингента пользуются именно книги по антиквариату. И вся братия прилежно зубрит их, чтобы сразу же после выхода из заключения заняться этим выгодным делом… — В его голосе неожиданно зазвучали вполне человеческие интонации.

— Может, выпьем кофе? — предложил я.

Он поглядел на часы и согласился. Пока я готовил, он сидел на табурете. Поредевшие русые волосы, потертый костюм, инспектору явно было уже под сорок.

— Вы женаты? — спросил он.

— Нет.

— У вас был роман с миссис Стюарт?

— Вот вы куда гнете… Нет, не было.

— Если не спросить, никто не скажет…

Я поставил на стол бутылку молока, сахарницу и пригласил его. Медленно помешивая кофе, он спросил:

— Когда вы были здесь последний раз?

— В прошлом году, в марте. Перед их поездкой в Австралию.

— В Австралию?

— Они ездили туда, чтобы ознакомиться с процессом виноделия в этой стране. Дональд намеревался организовать импорт австралийского вина. Они отсутствовали около трех месяцев. Непонятно, почему их дом не ограбили, когда взломщики ничем не рисковали?

Он уловил в моем голосе досаду.

— Жизнь полна горькой иронии… — Он сложил губы трубочкой и подул на горячий, дымящийся напиток. — Какие у вас были планы на сегодня? Конечно, если бы ничего не случилось?

Я лихорадочно стал вспоминать, какой же сегодня день. Суббота. Нет, в это невозможно было поверить.

— Пошел бы на скачки… Мы всегда ходили на скачки, когда я приезжал в гости.

— Они любили скачки?

То, что он сказал о них в прошедшем времени, неприятно резануло мой слух. Да, теперь многое ушло в прошлое. Мне было тяжелее переключиться, много тяжелее, чем ему.

— Да… Но все же, я полагаю, что они ходят… ходили… в основном ради меня.

— Как вас понимать? — Он осторожно отхлебнул первый глоток кофе.

— В основном я рисую лошадей…

Дональд вошел через черный ход, осунувшийся, с покрасневшими от слез глазами.

— Там пресса рвется через изгородь, — хмуро бросил он. Инспектор Фрост скрипнул зубами и, открыв дверь в холл, крикнул:

— Констебль! Пойдите и остановите репортеров, иначе они ворвутся в сад!

— Слушаюсь, сэр! — донесся ответ.

— От них просто спасения нет, — извинился Фрост перед Дональдом. — Их постоянно подхлестывают издатели, а они в свою очередь тянут жилы из нас.

Весь день дорога против дома Дональда была запружена машинами, из которых вываливались толпы репортеров, фотографов и просто искателей сенсаций. В конце концов они могут накинуться на Дональда словно стая голодных волков. Какое им дело до его переживаний?

— Газетчики слушают радио на частотах полиции, — хмуро сообщил Фрост. — Иногда они прибывают на место раньше, чем мы.

В другое время его слова рассмешили бы меня, но сейчас мне было не до смеха. Недаром полиция заподозрила меня в чрезмерном любопытстве. Констебль, пытавшийся силой вытолкнуть меня из дома, предположил во мне одного из этих борзописцев.

Дональд устало оперся о стол.

— Чарльз, — сказал он, — я поел бы супа. Разогрей, если тебе не трудно.

— Конечно, — обрадовался я, потому что он все время отказывался от еды.

Фрост, словно по сигналу, поднял голову и весь напрягся. Я понял, что он ждал именно такого момента, а пока только ходил вокруг да около.

Я открыл банку концентратов, высыпал содержимое в кастрюлю, добавил воды и немного бренди и помешал, чтобы растворились комочки.

Фрост молча пил кофе, ожидая, пока Дональд съест две полные тарелки супа с кусочком черного хлеба. Затем он вежливо попросил меня выйти и, когда я оставил их, начал «серьезно копать», как впоследствии выразился Дональд.

И только через три часа, когда уже стемнело, Фрост ушел. Я наблюдал за ним с верхнего этажа через окно на лестничной площадке. Сразу же возле двери к инспектору и переодетому в гражданскую одежду констеблю бросился патлатый молодчик с микрофоном. И еще прежде, чем им удалось ускользнуть от него и добраться до машины, стая репортеров с дороги ринулась со всех ног в сад через ограду. Я методично обошел весь дом, зашторил окна, проверил, хорошо ли они закрыты, и задвинул на засовы все двери. Все еще сидевший в кухне Дональд спросил:

— Что ты делаешь?

— Поднимаю крепостные мосты.

Несмотря на длительную беседу с инспектором, он выглядел намного спокойнее. И когда я закончил блокировать кухонную дверь, которая вела прямо в сад, он заговорил:

— Полиция хочет иметь список всего пропавшего. Ты поможешь составить такой?

— Разумеется.

— И мы хоть чем-нибудь займемся…

— Конечно. У нас была опись имущества, но она лежала в письменном столе. Ее забрали грабители.

— Худшего места для хранения такой бумаги и не придумаешь, — заметил я.

— Примерно так же выразился инспектор Фрост.

— А в страховой компании нет списка?

— Есть. Но там перечень только самых ценных вещей. Ну, скажем, картин, драгоценностей… — Он вздохнул. — Все остальное записано просто как имущество.

Мы начали со столовой. Засовывая в сервант пустые ящики, мы одновременно старались вспомнить, что находилось в каждом из них, и я с его слов записывал. Раньше здесь лежало немало массивного столового серебра, приобретенного еще в прошлом веке предками Дональда. Дональд любил старинные вещи и пользовался ими прямо-таки с наслаждением. Но теперь он нисколько не горевал о пропаже, словно вместе с имуществом исчезли и все его эмоции. Голос его звучал равнодушно, а к тому времени, когда мы справились с сервантом, — даже скучающе. Он смотрел на пустые полки, где хранилась великолепная коллекция фарфора XIX столетия, и лицо его ничего не выражало.

— Не все ли равно, — бросил он хмуро, поймав мой взгляд. — У меня уже нет сил огорчаться.

— А как же быть с картинами?

Отсутствующим взглядом он обвел голые стены. Там, где висели картины, четко виднелись светлые пятна оливковой краски. В этой комнате были собраны работы современных британских художников. Дональд не любил эти картины, считая, что они созданы не в лучшие для этих художников дни, режут глаз и вызывают отрицательные эмоции.

— Ты, наверное, помнишь их лучше, чем я, — предположил он.

— Кое-что припоминаю.

— Хорошо бы что-нибудь выпить.

— Только бренди, — ответил я.

— Мы можем выпить вина.

— Какого вина?