Книга Дорога скорби - Дик Фрэнсис

Промышленники лезли из кожи вон, чтобы уговорить его упомянуть их продукцию, а половина английских подростков гордо щеголяла в разрекламированных им жокейских ботинках, заправляя в них джинсы. И вот этого человека, этого кумира я пытался низвергнуть.

Никто, кажется, не упрекал бульварного журналиста, который написал:

«Некогда уважаемый Сид Холли, позеленев от зависти, надеется уничтожить талант, с которым он не может сравниться даже в мечтах...» Там было еще много чего насчет «злорадного человечка, который пытается компенсировать собственные недостатки». Ничего этого я не показывал Чарльзу, но другие показали.

Внезапно висящий на поясе телефон зажужжал, и я ответил на вызов:

— Сид... Сид...

Женщина на другом конце плакала. Я уже не раз слышал, как она плачет.

— Вы дома? — спросил я. — Нет... В больнице...

— Скажите мне номер, и я тут же вам перезвоню.

Я услышал невнятное бормотание, затем другой голос, уверенный и твердый, продиктовал и медленно повторил номер телефона. Я набрал цифры на своем сотовом телефоне, так что они высветились на маленьком экране «записной книжки» и нажал кнопку «запомнить».

— Хорошо, — сказал я, повторив номер. — Положите трубку.

Потом спросил Чарльза:

— Могу я воспользоваться вашим телефоном?

Он махнул рукой в сторону письменного стола. Мне ответил тот самый уверенный голос.

— Миссис Фернс еще у вас? — спросил я. — Это Сид Холли.

— Передаю трубку.

Линда Фернс пыталась сдержать слезы.

— Сид... Рэчел стало хуже. Она спрашивает о вас. Вы можете приехать?

Пожалуйста.

— Насколько ей плохо?

— Температура все поднимается. — Она всхлипнула. — Поговорите с сестрой Грант.

Я услышал уверенный голос сестры Грант.

— Что с Рэчел? — спросил я.

— Она все время спрашивает о вас, — ответила она. — Когда вы сможете приехать?

— Завтра.

— Вы можете приехать сегодня вечером?

— Что, так плохо?

На том конце воцарилось молчание — она не могла сказать то что думает, потому что рядом стояла Линда.

— Приезжайте сегодня вечером, — повторила она. Сегодня вечером? Боже милосердный. Девятилетняя Рэчел Фернс лежала в больнице в Кенте, на расстоянии полутора сотен миль отсюда. Похоже, что в этот раз она при смерти.

— Пообещайте ей, что я приеду завтра, — сказал я и объяснил, где я нахожусь. — Завтра утром я должен быть в Ридинге, в суде, но я приеду повидать Рэчел, как только освобожусь. Обещайте ей. Скажите, что я привезу шесть разноцветных париков и золотую рыбку.

— Я передам, — пообещал уверенный голос и добавил:

— Это правда, что мать Эллиса Квинта покончила с собой? Миссис Фернс говорит, кто-то услышал по радио в новостях и передал ей. Она хочет знать, правда ли это.

— Это правда.

— Приезжайте поскорее, — сказала сиделка и положила трубку. Я тоже положил трубку.

— Что с ребенком? — спросил Чарльз.

— Похоже, она умирает.

— Ты знал, что это неизбежно.

— Родителям от этого не легче. — Я медленно опустился в золоченое кресло. — Я поехал бы сегодня вечером, если бы это могло спасти ей жизнь, но я...

Я умолк, не зная, что сказать.

— Ты только что приехал, — коротко сказал Чарльз.

— Да.

— И о чем еще ты мне не поведал?

Я посмотрел на него.

— Я слишком хорошо знаю тебя, Сид, — сказал Чарльз. — Ты здесь не только из-за Джинни. О ней ты мог бы сказать мне по телефону. — Он помолчал. — Судя по виду, ты приехал по одной очень старой причине. — Он снова помолчал, но я ничего не сказал в ответ. — Ради убежища.

Я шевельнулся в кресле.

— Неужели я такой прозрачный?

— Почему тебе понадобилось убежище? — спросил он. — Так внезапно... и срочно.

Я вздохнул и ответил со всем возможным спокойствием:

— Гордон Квинт пытался убить меня.

Чарльз застыл с открытым ртом. Я продолжал после паузы:

— Когда они отложили слушание, я поехал домой сначала на поезде, потом на такси. Гордон Квинт ждал меня на Пойнт-сквер. Бог его знает, как долго он там караулил, но, так или иначе, он напал на меня с железной трубой в руке. Он целил в голову, но я уклонился, и удар пришелся по плечу. Он ударил снова... ну, у механической руки есть свои преимущества. Я ухватил его этой рукой за кисть, применил один прием дзюдо, который долго разучивал, и бросил его на асфальт... Он все время кричал, что я убил Джинни...

— Сид!

— Он был вне себя... Он орал, что я уничтожил всю их семью. Разбил им всем жизнь... Он поклялся, что за это я умру... Думаю, он вряд ли понимал, что говорит. Это просто от отчаяния.

Чарльз удивленно спросил:

— И что ты сделал?

— Такси все еще стояло рядом, таксист тупо на это все смотрел, так что... э... я снова сел в машину.

— Ты вернулся в машину? Но... А Гордон?

— Я оставил его там. Он лежал на тротуаре, ругался, потом начал подниматься, размахивая трубой. Я... не думаю, что мне следует идти сегодня домой. Я могу остаться здесь?

Чарльз покачал головой.

— Конечно, ты можешь остаться. Это само собой разумеется. Однажды ты сказал мне, что здесь твой дом.

— Да.

— Так поверь в это.

Я верил в это, иначе не приехал бы. Надежный, все понимающий Чарльз в свое время спас меня от внутреннего разлада, и мое доверие к нему странным образом окрепло, даже после того, как наш брак с его дочерью Дженни закончился разводом.

Эйнсфорд давал мне передышку. Вскоре я вернусь, чтобы бросить вызов Эллису Квинту. Я принесу присягу в суде и выверну этого человека наизнанку.

Я поддержу Линду Фернс и, если успею вовремя, рассмешу Рэчел. Но эту единственную ночь я буду сладко спать в доме Чарльза, в отведенной мне комнате — и пусть пересохший источник душевной стойкости наполнится вновь.

Чарльз спросил:

— Так Гордон... э... ранил тебя?

— Синяк-другой.

— Я знаю твои синяки.

Я опять вздохнул.

— Думаю... мм... он сломал кое-что. В руке.

Его взор устремился на левую руку, пластиковую.

— Нет, — сказал я. — В другой.

В ужасе Чарльз спросил:

— Он сломал тебе правую руку?

— Ну да. Всего лишь локтевую кость. По счастью, не лучевую. Лучевая будет действовать как естественная шина.