Книга Пчелы мистера Холмса - Митч Каллин

Несомненно, заключил он, переведя дух у входной двери, некоторой вялости удивляться не приходится; он как-никак объехал полсвета, обходясь без своего всегдашнего завтрака — гренка с маточным молочком; в маточном молочке, богатом витаминами группы B и содержащем существенное количество сахаров, протеина и некоторых органических кислот, он нуждался для поддержания хорошего самочувствия и жизненных сил; лишившись обычной диеты, решил он, его тело и понесло определенный урон, и память тоже.

Но стоило ему выйти из дому, как его разум ободрился зрелищем природы, залитой вечерним светом. Растительный мир не вызывал недоумения, и предзакатные тени не наводили на мысль о пустотах, где обреталась его дробная память. Все в нем оставалось таким, каким было десятилетиями, — и он тоже: легко ступал по садовой тропинке, мимо диких нарциссов и травяных грядок, мимо густо-фиолетовых будлей и тянущегося ввысь гигантского чертополоха, глубоко дыша на ходу; тихий ветерок шелестел в окрестных соснах, и он наслаждался хрустом шагов и тростей по гравию. Он знал: оглянувшись сейчас через плечо, он увидит свой дом, заслоненный четырьмя высокими соснами, увитые розами дверь и окна, сандрики над окнами, выступающие из стен каменные средники; преимущественная часть всего этого будет еле различима за перекрестьями игл и мохнатых лап. Впереди, где кончалась тропинка, простирался луг, обильно расцвеченный азалиями, лавром и рододендронами, за которым обособилось несколько дубков. А под дубками, ровными рядами по два улья в каждом, лежала его пасека.

Вскоре он уже шел по ней, и юный Роджер — жаждавший поразить Холмса хорошим уходом, которого сподобились в его отсутствие пчелы, и бегавший от улья к улью без сетки на лице и с высоко закатанными рукавами, — доложил ему, что, после того как рой был заселен в начале апреля, незадолго до отъезда Холмса в Японию, пчелы целиком покрыли рамки воском, построили соты и заполнили медом все шестигранные ячейки. К его восхищению, мальчик даже сократил число рамок до девяти на улей, тем самым освободив пчелам рабочее пространство.

— Превосходно, — сказал Холмс. — Ты замечательно смотрел за ними, Роджер. Я весьма доволен твоим старанием. — Вознаграждая мальчика, он двумя пальцами достал из кармана пузырек и протянул ему. — Это я привез тебе, — сказал он, глядя, как Роджер берет склянку и с легким изумлением рассматривает содержимое. — Apis cerana japonica, или, пожалуй, назовем их просто японскими медоносными пчелами. Что скажешь?

— Спасибо, сэр.

Мальчик улыбнулся ему, и, заглянув в прекрасные голубые глаза Роджера, мягко поворошив его нечесаные светлые волосы, Холмс улыбнулся в ответ. Потом оба повернулись к ульям, на время умолкнув. Такая тишина в пчельнике неизменно и всецело услаждала его; по тому, как непринужденно стоял возле него Роджер, он судил, что мальчик разделяет это удовольствие. И хотя его редко радовало детское общество, подавлять отеческие порывы по отношению к сыну миссис Монро было нелегко (как, часто задумывался он, эта нелепая женщина могла родить столь многообещающего отпрыска?). Но даже в своем почтенном возрасте он находил невозможным показывать свои истинные чувства, особенно к четырнадцатилетнему ребенку, чей отец оказался в числе потерь британской армии на Балканах и которого, он подозревал, Роджеру жестоко недоставало. Впрочем, в обращении с экономками и их родней всегда следовало проявлять сдержанность — бесспорно, достаточно было просто стоять рядом с мальчиком: их молчание, как хотелось надеяться, говорило больше любых слов, глаза осматривали ульи, следили за колеблющейся дубравой и созерцали неуловимое превращение дня в вечер.

Немного погодя миссис Монро с садовой тропинки позвала Роджера помочь ей на кухне. Тогда они с мальчиком нехотя пошли через луг, не спеша, останавливаясь понаблюдать за голубой бабочкой, порхавшей вокруг благоуханных азалий. Перед самым закатом они вошли в сад, рука мальчика мягко поддерживала его за локоть — и та же рука ввела его в дом и не оставляла, пока он не поднялся к себе в кабинет (всходить по лестнице было не самой трудной задачей, но он бывал благодарен всякий раз, когда Роджер служил ему живой опорой).

— Мне прийти позвать вас на ужин?

— Пожалуйста, будь так добр.

— Хорошо, сэр.

И он сел за свой стол дожидаться, когда мальчик снова поможет ему, сведет по лестнице. Пока же он занялся изучением записок, которые набросал до отъезда, таинственных надписей, нацарапанных на клочках бумаги, — фруктоза преобладает, растворяется лучше глюкозы, — значение которых ускользало от него. Он огляделся вокруг и понял, что миссис Монро кое-что позволила себе в его отсутствие. Книги, которые он раскидал по полу, теперь были сложены, пол выметен, но, в соответствии с его недвусмысленным наказом, ни с одной вещи пыль не сметалась. Все сильнее желая курить, он переложил тетради и открыл ящики, ища сигару или, на худой конец, сигарету. Поиск не принес плодов, он отдался избранной переписке и взял одно из многих писем, присланных господином Тамики Умэдзаки за несколько недель до того, как он отправился в свое заграничное путешествие:

Дорогой сэр, я премного рад тому, что мое приглашение серьезно Вас заинтересовало и Вы приняли решение быть моим гостем в Кобе. Само собою, мне не терпится показать Вам множество храмовых садов этой части Японии, а также...

Но и письмо не далось ему: как только он приступил к чтению, его веки сомкнулись и подбородок постепенно свесился на грудь. Во сне он не почувствовал, как письмо выпало из его пальцев, не услышал слабого удушливого хрипа, вырвавшегося из его горла. Очнувшись, он не вспомнил календулового поля, в котором стоял, не вспомнил и сна, вновь перенесшего его туда. Вздрогнув, когда Роджер внезапно согнулся над ним, он прочистил горло, глянул в обеспокоенное лицо мальчика и неуверенно проскрипел:

— Я спал?

Мальчик кивнул.

— Вот как… вот как…

— Ужин скоро будет подан.

— Да, ужин скоро будет подан, — пробормотал он, приготовляя трости.

Как и до этого, Роджер осторожно поддерживал его — помог встать с кресла, прильнул к нему у двери кабинета; мальчик проследовал с ним по коридору, вниз по лестнице, в столовую, где, наконец освободившись от легкой хватки Роджера, он сам пошел к большому викторианскому столу золотого дуба и единственной тарелке, поставленной для него миссис Монро.

— Когда я закончу, — не оборачиваясь, сказал Холмс мальчику, — я бы хотел обсудить с тобою дела пчельника. Я хочу, чтобы ты известил меня обо всем, что произошло там за время моего отсутствия. Я не сомневаюсь, что ты сможешь дать подробный и точный отчет.

— Думаю, что смогу, — ответил мальчик от двери, следя, как Холмс приставляет трости к столу, усаживаясь.

— Очень хорошо, — сказал в заключение Холмс, посмотрев через комнату туда, где стоял Роджер. — Встретимся в библиотеке через час. Разумеется, если запеканка твоей матушки меня не угробит.

— Хорошо, сэр.

Холмс взял сложенную салфетку, встряхнув, развернул ее и заткнул за воротник. Прямо сидя на стуле, он аккуратно, в ряд, разложил столовые принадлежности. После этого он выдохнул через нос, ровно положив руки по обе стороны пустой тарелки: