Книга Тайна кода да Винчи - Гарольд Голд

— Если мы наполним эту схему вашим личным опытом, то конечно. Поверите, — она пожала плечами так, словно речь идет о совершенно очевидных вещах.

В моей голове раздался второй щелчок — человека может убедить только его личный опыт. Я потерял точку опоры. Я просыпаюсь с чувством, что я мертвый! Конечно, я ищу помощи — инстинктивно. Мне нужен человек, которому я бы мог довериться, — сильный, уверенный, знающий, человек, который вернул бы меня в прежнее состояние внутреннего комфорта — когда все было понятно, все имело свой смысл, «все» было «хорошо».

И вот в моей жизни появляется эта ученая дама… Сейчас я расскажу ей о своем детстве, о своих снах, сексуальных фантазиях, порадую ее своими «свободными ассоциациями» на заданную тему. Она меня выслушает, посочувствует. И можно не сомневаться, очень скоро у меня возникнет стойкая иллюзия, что она меня понимает, чувство, что я могу ей доверять. Я сам того не замечу, как «поверю» и в этот чертов эдипов комплекс! В россказни о моей маме и в свою собственную извращенность.

Но разве с Богом не так? Чем церковь отличается от этой психоаналитессы?

— Сходите к моему коллеге, — психоаналитесса еще раз смерила меня взглядом и тонкой костлявой рукой протянула карточку. — Я думаю, это как раз то, что вам нужно.

На визитке значилось имя еще одно психоаналитика, но на сей раз не классического, фрейдистского, а «экзистенциального». Эти персонажи из числа критически заблудших овец «стада Христова». Их головы странным образом умещают в себе и ницшеанскую атеистическую воинственность, и кьеркегорову тягу к «страху и трепету» перед Высшим Началом, и рационализм Ясперса-Хайдеггера, и иррациональные пассажи Бинсвангера. Интеллектуальное ассорти — закрой глаза и ешь.

Этот отрекомендованный мне экзистенциальный психоаналитик проводил только групповые занятия. Толстый, пухлый, похожий на большую каплю жира, он сидел в кругу своих восторженных пациентов, откинувшись на спинку кресла, и с полузакрытыми глазами рассуждал о «Ничто».

Несмотря на то что я испытывал к нему все возможное отвращение, на которое только и был способен, я заслушался. Этот поразительно неприятный человек словно бы говорил обо мне! На самом деле он говорил о себе, но так, будто бы обо мне. Меня затошнило.

— Опыт «Ничто» — это не физиологический страх. Нет! Не нервное беспокойство, не невротическая тревога… Это ужас осознания собственной конечности! — у экзистенциального психоаналитика вздрогнул второй из трех подбородков, а глаза под полузакрытыми веками, словно у эпилептика, совершили резкое круговое движение. — Ты стоишь один на один перед Вечностью и, содрогаясь от Ужаса, переживаешь собственную, предельную, ни с чем не сравнимую ничтожность! Это акт экзистенциального криза. Даже если вы когда-либо стояли на пороге смерти, чувствовали ее холкой, низом живота, дрожащими коленками, знайте — это еще не тот Ужас, это еще не та Истина, не то ощущение Катастрофы, которое говорит с вами в опыте «Ничто»! Ты не просто умрешь, ты уже умер. Ты — мертвый!.

— Э-э-э… — протянул я — единственный из всех присутствующих, у кого рот не открылся от подобострастно трепета, а напротив, превратился в сжатые клещи. — А выход?… — процедил я. — Что делать-то?

Лица сидящей в кругу публики исказились от негодования. На меня смотрели как на варвара, разрушившего Карфаген, уничтожившего культуру индейцев майя и нарушившего медитацию умершего сто лет назад Далай-ламы.

— Вы ничего не должны с этим делать, — экзистенциальный психоаналитик уставился на меня как на душевнобольного. — Это то, с чем вы должны научиться жить.

Глава II

ТАЙНОЕ ПОСОЛЬСТВО

— Смотрите, мессере! — воскликнул слуга Никколо Макиавелли, показывая на тяжелые, осадные, обитые железом ворота замка Монтефельтро.

Всадники чуть приподнялись в стременах, щурясь в темноте наступавшей ночи.

— Матерь божья… — вырвалось у кого-то из охранников флорентийского посольства.

На острые чугунные шипы ограды были насажены… человеческие головы!

Секретарь флорентийского Совета десяти — мессере Никколо Макиавелли — невольно тронул свою шею. Лошадь под ним нервно затрясла головой.

— Я узнаю некоторых. Вителло, Орбеллини, Стуццо, Д'Ожерон… Его кондотьеры! — прошептал капитан Гильермо. — Хотел бы я знать, за что их так наградили…

Макиавелли посмотрел на епископа Франческо Содерини. Но лицо епископа не изменило своего обычного благостного выражения. Он глядел на эти ворота с их чудовищным украшением так, словно не замечал ничего особенного.

Только буркнул себе под нос:

— Значит, вот где они ее прячут. Что ж, место подходящее.

* * *

Из черной тени у ворот вышел здоровенный швейцарец с увесистой алебардой. На нем были серебряные доспехи и черная бархатная куртка с искусной вышивкой «Ceasar» на груди.

— За трусость, — насмешливо ответил он на вопрос Макиавелли. — Я капитан Верде, по прозвищу Мясник. А вы кто такие и куда направляетесь, нарядные синьоры?

Капитан презрительно сплюнул.

Епископ молча протянул ему грамоту. Мясник развернул ее, прищурился, затем отошел к костру, чтобы лучше видеть буквы. Прочел и… швырнул в огонь.

— Недействительно!

Гадкая усмешка на его тонких губах в красном отблеске костра казалась оскалом черепа. Из темноты донесся грубый смех часовых, наблюдавших за этой сценой.

Рука Макиавелли нервно дрогнула.

Ночь. Чужая земля. Кругом наемники Чезаре Борджиа, а единственная защита от них только что обратилась в пепел! Без охранной грамоты, подписанной Чезаре, они и трех метров не проедут в своих роскошных флорентийских одеждах!

Макиавелли занервничал еще больше, когда заметил, что рука Содерини осторожно переместилась к рукояти короткого меча, который епископ носил на поясе.

Внезапно за спинами послов раздался стук копыт. Из темноты появился всадник, сложением не уступавший капитану Верде. Однако посадка и осанка говорили, что незнакомец, несомненно, человек благородный. О его положении красноречиво свидетельствовал и тот факт, что он ехал один, без охраны. Так спокойно по своим владениям не мог перемещаться даже сам Борджиа.

Когда всадник въехал в круг тусклого света костра, мессере Никколо мгновенно просветлел и выдохнул с облегчением.

Капитан «Мясник» моментально склонился перед всадником и крикнул часовым:

— Открывайте ворота, ленивые свиньи! Разве не видите, кто едет?!

Поравнявшись с послами, всадник остановился. Его одежда и сбруя коня поражали великолепием. Из-под черного берета с драгоценной брошью на плечи спадали красивые рыжеватые локоны. Умные проницательные голубые глаза. Нос с едва заметной горбинкой и тонкие губы. Сильные руки крепко натянули поводья, удерживая на месте разгоряченную скачкой лошадь.