Книга Библиотекарь, или Как украсть президентское кресло - Ларри Бейнхарт

Стоуи показался мне старым и немножко с придурью.

— А где мисс Локисборг?

— Она не смогла. Но я глава библиотеки и мисс Уистхэувэн решила, что я вас не разочарую.

— А, ну да, да, расскажите потом мисс Локисборг, от чего она отказалась. Расскажите, расскажите. Вы знаете, в чём заключается ваша работа?

— Ну да, в общем-то. Но расскажите, пожалуйста, если вы считаете это нужным.

— Не буду. Наёмные работники должны знать, как выполнить ту работу, на которую их наняли. Вся моя обслуга знает своё дело, а если не знает, оказывается на улице. И вы окажетесь, если сделаете что-то неправильно.

За вход в библиотеку не надо платить. Когда за окном дождь, в библиотеке всегда чисто и сухо. Здесь можно найти множество самых разных идей и самой разной информации. Но туда приходят и психи, и юродивые, и люди, чьи головы заняты покупками, и те, чьи головы переполнены интригами. И это происходит даже в университетских библиотеках, которые находятся за постами охраны, и вход в которые ограничен. Ведь, в конце концов, только немногие из преподавателей или студентов читают книги, стоящие в дальних углах. Со временем я привык к этому, приучил себя думать об этих людях, как о безвредных существах, и никогда не обижаться на них, я обнаружил, что сподручнее всего делать так, как они хотят, если, конечно же, их действия ничему и никому не могут навредить. Стоуи показался мне одним из этих господ, и я решил обращаться с ним, как с ему подобными, то есть просто кивнул в ответ на его слова, но кивнул легко, так, чтобы это не выглядело будто я обиделся или желал выказать снисхождение.

— Здесь много тайн, — улыбнулся Стоуи, — страшных тайн.

— О, несомненно.

— Подпишите, — попросил он и протянул мне бумагу. Я обратил внимание, что стол, на котором лежала бумага, был начищен до такого блеска, что в нём отражался и потолок, и люстры, и старик Стоуи, и даже моя рука. Это отражение напоминало нелепых гномиков, барахтающихся в речном иле.

Бумага оказалась подпиской о неразглашении. Это была обычная типовая форма, в которой организация или богач, нанимающие сотрудника, сообщают ему, что если он сболтнёт лишнее, они разорят его дотла, сдерут с него последнюю рубашку, выгонят его из его же собственного дома, снимут колёса с его же машины и отберут все деньги, что он скопил себе на безбедную старость. Конечно же, я подписал, какие у него могут быть тайны, которые мне вдруг бы понадобилось или захотелось обнародовать? В конце концов, я тут только на два дня, пока Элайна отдыхает или ходит по врачам, ну или чем она там занимается.

— Вам нравится поэзия? — в этот момент я шарил по карманам в поисках ручки.

— Да, конечно.

— Нет, я говорю о настоящей поэзии. С рифмой. И со смыслом.

— Такую как, например,

Говори про джин и пиво,

В лагере сопя лениво,[2] —

процитировал я, покосившись на полку, где горделиво возвышались двадцать шесть кожаных томиков Редьярда Киплинга — полное собрание сочинений, между прочим.

Это стихотворение о судьбе индийского мальчика, который прислуживал британским солдатам и был им настолько верен, что даже принял пулю, предназначенную для его хозяина, стихотворение написано как раз от лица этого солдата. Это стихотворение — панегирик империализму и в нём много бытового расизма из серии: «Многих белых он белее»…

Но при всём при этом Киплинг очень талантливый писатель, редко какой писатель может сравниться с ним, у него есть прекрасные описания, бытовая речь очень удачно вплетена в канву повествования, его стихи пронизаны гуманностью, они похожи на поход прекрасно вымуштрованной конницы, его рифмы не кажутся вымученными, наоборот, его рифмы зачастую настолько удачны, что сказать то же самое как-то по-другому попросту невозможно.

Я ночь ту помнить буду,

Когда в сторонке я свалился грудой —

Вместо пряжки на пупе свинцовый блин;

Я от жажды уж взбесился…

Первым кто искать пустился?

Ну конечно, хитрый, хриплый Ганга Дин!

Он взял меня за шкирку,

И в животе заткнул тряпичкой дырку,

И в рот плеснул полпинты мутной жижи из ложбин;

Свербело, пахло пылью.

Но из всего, что пил я,

Ценнее та водица, что налил мне Ганга Дин.

Киплинг писал и про приключения мальчишек, и про империализм, и мне в мои десять-одиннадцать лет он очень нравился, я даже заучивал его стихи наизусть. Мне всегда казалось, что в ребяческой страсти к ковбойским кричалкам-сопелкам, к лихаческому бахвальству, к людям, исследующим Индию, к мушкетёрам Его королевского величества и, конечно же, к солдатам Её королевского величества есть что-то благородное.

Стоуи тоже когда-то был десятилетним мальчиком и тоже учил эти стихи наизусть. Он пробормотал строчки вместе со мной и принялся читать дальше, тем самым вынудив и меня произнести заключительные сентиментальные строфы:

Уже совсем у края,

Дин молвил, умирая:

«По вкусу, я надеюсь, Вам питье пришлось?»

Ждет нас в будущем с ним встреча,

Я его тотчас примечу,

Где муштра двойная ждет, совсем не джин —

По углям он, как по лужам.

Носит пить пропащим душам —

Мне в аду глоток нацедит Ганга Дин!

Слушай, Дин, Дин, Дин!

С прокажённой черной кожей Ганга Дин!

Бил, бранил тебя я много,

Но клянусь Всевышним Богом —

Ты меня получше будешь, Ганга Дин!

Тут Стоуи позвонил в колокольчик, и буквально через несколько секунд в комнату вошла горничная. «Рита, принесите мне, пожалуйста, выпить, — что именно он хотел выпить и не подумал сказать, — и захватите ещё один бокал для библиотекаря».

Напитком оказалось дорогое бургундское вино, но какое именно, я не увидел, потому что налито оно было в графин. Как и мой хозяин, я пил небольшими глоточками, смакуя каждый глоток, но он пил быстрее меня и, казалось, полностью ушёл в процесс. «Когда я был ребёнком, карты были красными, — протянул он и быстро добавил: — Я сейчас не коммунистов имею в виду».

— Я вас понял.

Я прекрасно помню большие карты миры, на которых крошечная Англия и Британская Империя (или позже Содружество) всегда обозначались красным цветом, в середине пятидесятых этих карт было ещё довольно много. И красных территорий было очень много: Канада, Индия, Австралия, большая часть Африки, протектораты на Ближнем Востоке, несколько передовых точек по азиатскому тихоокеанскому побережью, словом, если повернуть глобус, можно было своими глазами убедиться в справедливости поговорки о том, что над британской империи солнце не заходит никогда.