Книга Меморист - М. Дж. Роуз

Тогда родители спросили, что еще она помнит из этого «раньше», и она им рассказала. Это было похоже на очень плохой сон, вот только являлся он ей, только когда она бодрствовала, и все время оставался одним и тем же. В нем она видела себя в лесу, в грозу, а за ней гнался какой-то мужчина, пытавшийся отнять у нее вот эту самую шкатулку. И все это происходило на фоне какой-то таинственной музыки, как это бывает в кино. Иногда, возвращаясь в «сейчас», как она это называла, девочка плакала.

Разноцветные линии на листе, присланном ее отцом, были лишь детскими каракулями, однако они изображали то, что она так отчетливо видела в своей памяти: темное полированное дерево с затейливой серебряной отделкой и большой серебряный медальон с выгравированными на нем птицами, листьями, трубами, флейтами, арфами и завитушками. Как-то раз Меер объяснила отцу, что странная музыка, которую она слышит во снах наяву, живет внутри шкатулки, но ей никак не удается открыть крышку надолго, чтобы услышать мелодию до конца.

Отвергая то, в чем были уверены ее отец и Малахай — что гроза, музыка и погоня являются воспоминаниями из прошлой жизни, — Меер потратила годы, пытаясь разобраться в том, что сама считала психическим расстройством. Эти поиски в конечном счете сделали ее специалистом по проблемам мышления, и в первую очередь памяти, — и дали приемлемое объяснение. Меер убедила себя, что ее мучают ложные воспоминания: в раннем детстве в ее подсознании отложились искаженные реальные события, или же она просто спутала сон с действительностью.

— Это всего лишь один из моих детских рисунков, — с облегчением сказала Логан, протягивая пожелтевший лист Малахаю.

Широко раскрыв темные глаза, тот несколько мгновений изучал рисунок, затем убрал скрепку в правом верхнем углу и посмотрел на второй лист бумаги. Часы размеренно отсчитывали секунды, как это происходило уже более ста пятидесяти лет.

— Кажется, ты упустила из виду вот это, — наконец сказал Малахай, протягивая Меер второй лист.

Это была страница, вырванная из каталога аукциона. Под параграфом текста была фотография шкатулки из потемневшего дерева с затейливой серебряной отделкой и большим серебряным медальоном с выгравированными птицами, листьями, трубами, флейтами и арфами, а также буквой с округлыми очертаниями, старательно вплетенной в орнамент. Ребенок увидел бы в этом лишь завитушки, но теперь Меер без труда узнала латинскую букву «В».

— Итак, теперь нам известно, что шкатулка действительно существовала, — бесстрастным тоном быстро произнесла она, роняя лист на стол. — Это означает, что я где-то когда-то ее видела, до того как мое сознание зафиксировало воспоминание об этом. Быть может, моя мать рассматривала какую-то книгу, посвященную антиквариату, и там была фотография этой шкатулки. Или она была выставлена на аукционе. Мать постоянно брала меня с собой на всевозможные аукционы.

Меер откинулась на спинку стула, отодвигаясь подальше от своего рисунка. Подальше от Малахая.

В судьбе каждого человека есть четкие линии, разделяющие его жизнь на отдельные периоды. Меер Логан знала, что самые глубокие следы — это те, что определяют нас, но, подобно тому, как топографию земной поверхности лучше рассматривать сверху, эти линии отчетливее всего видны с расстояния прожитых лет. Лишь оглядываясь назад, можно точно определить тот момент, когда трещинка превратилась в расщелину, а расщелина — в непреодолимую пропасть. Меер было семь лет, когда она впервые услышала странную музыку и рассказала родителям про шкатулку и погоню в лесу. До этого у нее не было никаких страхов, а потом она стала бояться смотреть влево и вправо, опасаясь увидеть надвигающуюся катастрофу. До этого она не ставила под сомнение обещания родителей, а потом поняла, что в их произнесенных шепотом заверениях, что все будет в порядке, нет никакого веса.

— Неужели ты не понимаешь, что это, возможно, доказательство того, что все эти годы тебе являлись воспоминания о прошедшей жизни?

Глаза Малахая, словно вырезанные из черного дерева, горели. Он снова взял лист, вырванный из каталога аукциона, и Меер успела мельком заметить показавшуюся в рукаве сшитого на заказ пиджака запонку с белым по белому монограммой «МС». Этот худой, утонченный эстет, получивший образование в Оксфорде, цитировал Аристотеля, Эйнштейна и Карла Юнга, с наслаждением хвалился своей коллекцией игральных карт, в которой были колоды XVIII века, и написал обширную монографию о психологии викторианской Англии, одержимой оккультизмом. Когда Малахай обсуждал проблему регрессии памяти, в его рассуждениях не было ни намека на спиритические сеансы с хрустальными шарами; концепцию перемещения душ он излагал на языке научных терминов, и его слова воспринимались как абсолютная истина. И Логан не могла поверить в то, во что верил он. Во что верил ее отец. Когда она была моложе, она пробовала поверить, даже была готова стать подопытной морской свинкой, но им так и не удалось убедительно доказать свои теории. Слишком многое нужно было принять на веру, и этот последний шаг Меер совершить не могла. Как и ее мать, она была прагматиком.

— В описании говорится, что этот предмет — шкатулка с играми начала XVIII века, принадлежавшая женщине по имени Антония Брентано, близкой подруге Бетховена, — зачитал вслух Малахай.

Рот Меер наполнился металлическим привкусом, резко заныли зубы. У нее напряглись плечи, сжались челюсти. По всему телу разлилась дрожь. Она что-то услышала, где-то далеко. Очень далеко, но отчетливо. В спине, в том месте, где Логан в возрасте девяти лет сломала позвоночник, заныл сращенный позвонок. И даже несмотря на то что она уже давно была не ребенком, а тридцатиоднолетней женщиной, ей захотелось вскочить и убежать прочь.

В тот день она бегала, стараясь спастись от назойливой музыки, которая ее так пугала, потому что всегда предшествовала воспоминанию об этой жуткой погоне в лесу. Проблемы Меер не давали покоя ее родителям, превратив их в двух чужих людей, постоянно споривших о том, какая ей нужна помощь. Бесконечные посещения всевозможных врачей не давали ей учиться в школе, делали ее другой и рушили все планы семьи.

В тот день Меер с Отцом гуляли в Центральном парке, запускали воздушного змея. Змей поднялся высоко в небо, гораздо выше, чем она считала возможным, как вдруг набежали черные тучи, и вместе с ними пришла эта жуткая, прекрасная музыка.

Отпустив змея, девочка бросилась бежать со всех ног, пытаясь спастись.

Отец окликнул ее, умоляя остановиться, затем бросился следом, даже догнал ее и был всего в одном мгновении от того, чтобы увести ее в безопасное место, но тут из-за поворота выскочил на большой скорости велосипедист, не успевший затормозить. От удара Логан подлетела в воздух и упала спиной на камни рядом с дорожкой…

— Меер? Что с тобой? — склонившийся над ней Малахай вывел ее из транса.

— Маленькой девочкой я сидела здесь и думала обо всех тех детишках, которые, как говорил мне отец, приходят к вам за помощью, и о том, как они, наверное, сидят в этом самом кресле и слушают тиканье этих же самых часов и как всем им, должно быть, становится лучше, потому что я не видела никого из них в приемной. Я думала, что вы их всех вылечили. Я была уверена, что и мне тоже станет лучше.