Книга Таня Гроттер и посох волхвов - Дмитрий Емец

– Вечно ты, Нинель… Откуда я знаю, чем займусь? –пробурчал он. – Ну, наверное, пригоню из Европы пару составов с тряпьем.Только знаешь, что в последнее время стали устраивать эти жулики, моипоставщики? Они подмачивают вещи перед продажей на вес! Только я ведь тоже нелыком шит. Я расплачиваюсь с ними не деньгами, а матрешками и буденовками.

* * *

Неожиданно – такие вещи почему-то всегда случаются именнотак, а не иначе – звонок в коридоре ехидно задребезжал. Тетя Нинель и дядяГерман разом вздрогнули.

– Пап, кто-то притащился! – крикнула из своей комнатыПипа.

– Будто я сам не слышу! Возьми и открой! – огрызнулсядядя Герман.

– Я не могу! Я ругаюсь! – возразила его дочка.

Она уже третий час сидела в Интернете на форуме фанов ГурияПуппера и пыталась убедить всех, что Гэ Пэ влюбился в нее и даже присылал ейцветы с купидончиками. Пипе не особенно верили, хотя она со злости так колотилапо клавиатуре, точно забивала гвозди. Правда, в одном Пипа с форумцами все жесходилась. Фаны Пуппера тоже в большинстве своем считали, что Таня Гроттер –дура набитая, а Гэ Пэ крутой, как вареное яйцо.

– Ладно, доча, не отвлекайся! Ругаться надо долго и совкусом, а то не получишь удовольствия. Папулечка сам откроет! – сказалдядя Герман и двинулся к двери.

Его супруга повисла у него на руке.

– Герман, не надо! Не открывай! – взмолилась она.

– Почему?

– Так всегда начинается! С непонятных звонков в дверь. Разветы не слышишь мелодию? То ли похоронный марш, то ли джига! Эти звуки бываюттолько в таких случаях!

– Думаешь, снова Гроттерша? – вращая шеей, сподозрением спросил Дурнев.

– Не знаю… Давай хотя бы посмотрим, прежде чем открывать!..Стой! Ты куда? – Тетя Нинель на секунду выпустила супруга, и тот,воспользовавшись этим, прорвался к дверям.

– Если это Танька, она пожалеет! Прикончу на месте! Шпага,ко мне! – воинственно зарычал потомок графа Дракулы.

Шпага, звеня от нетерпения, выскочила из шкафа и прыгнула кнему в ладонь. Ей давно уже хотелось кого-нибудь проткнуть, и теперь она толькообрадовалась, что хозяин взялся за ум.

Рванув дверь, Дурнев выскочил на площадку и удивленноостановился. Он никого не увидел. Должно быть, это произошло оттого, что дядяГерман смотрел слишком высоко. Наконец он догадался перевести взгляд ниже иоцепенел.

Перед ним обнаружился карлик с большой бугристой головой,покрытой не то лишаями, не то заросшими красной шерстью родинками. Его макушкабыла где-то на уровне пупка дяди Германа. Однако маленький рост ничуть не лишалкарлика самоуверенности. В руках у него была сучковатая, с резными узорамипалка из красного дерева, на которую он опирался не без некоторого изящества.

Карлик так и светился от чувства собственного достоинства,которое ничуть не умалялось тем, что единственной одеждой карлику служилаволчья шкура. Он был бос, с ногами, по колено покрытыми грязью – такой жирной игустой, что со стороны близорукому человеку могло показаться, что карлик обут вщегольские хромовые сапоги. Даже для конца октября грязи было явно многовато.Однако самым неприятным в незнакомце были даже не красные родинки и не грязь, акошмарный запах – резче и отвратительнее, чем от болотного хмыря. Видно было,что карлик принимает душ только при несчастном стечении обстоятельств – когдапопадает под дождь.

Пока дядя Герман тупо разглядывал огромные, не по росту,ступни гостя, с ногтями желтыми и крепкими, как черепаховый панцирь, карлик,ничуть не смущаясь, произнес гнусавым голосом:

– Квартира Дурневых? Вот приехал к вам! Жить, то ись, у васбуду!

Ошеломленный такой неслыханной наглостью, дядя Герман сумеллишь открыть рот. Рука, в которой он сжимал шпагу, опустилась.

– Ты что, братик, не рад? Своих не узнаешь? Это ж я! –обиделся карлик.

Директор фирмы «Носки секонд-хенд» замотал головой,демонстрируя всем своим видом, что не знает и знать не хочет никакогосамозваного «я», а заодно «ты», «вы», «оно», «они» и вообще никакихместоимений.

Босяк опечалился. Он еще пару раз фамильярно назвал дядюГермана братиком, но не встретил родственного отклика. Тогда он вздохнул,поскреб подбородок и стал бить на жалость.

– Ну как же! Я со стороны бабы Рюхи и Шелудивого Буняки!Родная ж, можно сказать, кровинка! – сообщил он, прочувствованно шмыгаяносом.

– Не знаю я никакого Рюхина! Убирайтесь! – строго велелдядя Герман.

Карлик не внушал ему доверия. С каждым мгновением Дурнев,обладавший острым чутьем на людей, все определеннее убеждался, что перед нимпроходимец.

– Да ты не туда смотри, ты сюда смотри! – засуетилсячеловечек, путано, но убедительно чертя что-то пальцем по воздуху. – Вотона, то ись родословная наша: тута баба Рюха и Шелудивый Буняка, тута теткаХрипуша, тута ее сестры Трясея, Огнея и Ледея, а здеся вон плямянник их Пруха.А у Прухи-то сыночек был, Халявий! Припоминаешь? Так я энтот Халявий был иесть!

Дядя Герман сглотнул. Он впервые слышал о бабе Рюхе иШелудивом Буняке, равно как и о Прухином сыночке Халявии. С другой стороны,что-то подсказывало бывшему депутату, что отвертеться от настырногородственничка будет непросто.

Пока Дурнев пребывал в растерянности, Халявий, не дожидаясьприглашения, быстро опустился на четвереньки, прошмыгнул у дяди Германа междуног и залебезил перед его супругой.

– Решил я, мамуля, у вас пожить. Не прогоните же, то ись.Совсем у нас плохо стало. Ни тебе кровушки попить, ничего… Прямо хучь здесяложись и подыхай! – объяснил он, мигая слезящимися глазками.

Однако, несмотря на твердое намерение распрощаться с жизнью,родственничек с каждой минутой все больше распоясывался. Он решительно зашаркалгрязными ступнями по дубовому паркету, сунул свою палку за шкаф и, оказавшись увешалки, по ходу дела вытер нос рукавом норковой шубы тети Нинели.

Дурнева разглядывала карлика со смешанным чувством ужаса ибрезгливости. Тем временем Халявий уселся на пол и, с пугающей ловкостьюпочесав ухо ногой, бессвязно забормотал:

– Вот такая вот, то ись, наша жись! А тот еще колом… коломосиновым поперек спины… Я от кола-то увернулся да его за ногу. А тут второй изружья как дребезнет, да серебряной пулей! Вот туточки пролетела мимо уха –свирк… А он уж снова приложился и целится! Едва я успел, значить, Темпораморалес произнесть.

Неожиданно Халявий осекся, встав, вытянулся по стойке«смирно» и, с беспокойством воззрившись на монументальную фигуру тети Нинели,поинтересовался: