Книга Доктор Ф. и другие - Вадим Сухачевский

В подъезде дорогу мне преградил огромный, усатый, с могучей грудью в медалях и орденах швейцар; я мельком подумал, что по виду он потянет не меньше как на отставного полковника гвардейских частей.

— Вы к кому? — остановил он меня голосом, похожим на раскаты дальнобойной артиллерии.

После моего смущенного лепета про дядю он снял телефонную трубку; я стоял на отдалении, приколотый его взглядом к стене, как гербарная бабочка к листу бумаги. Однако лишь только телефон на другом конце ожил, от его давешней солидности не осталось и следа, он вытянулся перед аппаратом по стойке «смирно» и теперь он походил самое большое на службиста-старшину, подобострастно рапортующего высшему начальству:

— Так точно, Орест Северьянович!.. Говорят, что племянник ваш… Так точно! Есть – пропустить!

Это произвело на меня впечатление, пожалуй, даже большее, чем когда-то дядины генерал-полковничьи погоны. Я понял, что дядя мой достиг высот воистину заоблачных, если такие люди так с ним разговаривают.

Швейцар положил трубку и почтительно распахнул передо мной дверцу лифта:

— Милости просим! Орест Северьянович вас ждут! Двадцатый этаж, кнопочку нажать надо.

Лишь после того, как дверца за мною закрылась, я увидел сквозь решетку, как он снова выпятил колесом свою орденоносную грудь и опять возлетел в полковничье примерно достоинство.

Из лифта я выходил несколько придавленный этим отголоском дядиного могущества. У его двери на миг замялся прежде, чем позвонить, но тут, не дожидаясь моего звонка, дверные замки ожили, и передо мною нос к носу возникла крайне неприветливого вида женщина.

— Уже! — ворчливо сказала она. — С утречка пораньше!.. Ну, чего стоишь, раз пришел?.. — А после того, как я, до глубины смущенный, переступил порог, пробурчала себе под нос: – Ходят тут, кофе жлухтят, в уборной пачкают… — и с этими словами захлопнула дверь снаружи.

Меньше всего в мои намеренья входило пачкать в уборной. Ее предположение, что я сюда явился лишь за этим, было настолько унизительным, что я хотел было отчалить ни с чем. Однако баба Яга успела снаружи запереть дверь на ключ, так что не было другого выхода, как стоять с чемоданом в руках в пустом холле, индевея от неловкости. Впрочем, откуда-то из глубины квартиры доносились звуки транслируемого футбольного матча; это вселяло надежду, что дядя где-то там и когда-нибудь появится.

На всякий случай я прокашлялся как можно громче. Несколько секунд прошло в неприятном томлении, пока наконец не послышались шаркающие шаги, а уже в следующий миг от моего тягостного паралича не осталось и памяти, ибо трудно представить себе что-либо более добродушное, чем мой дядя Орест Северьянович, когда он, улыбаясь, в чуть приспущенных пижамных штанах, чтобы дать простор выступающему животику, в немыслимо домашней кофте, в тапочках без задника на босу ногу, вышел мне навстречу.

— Хорош, нечего сказать, хорош! — вполне дружелюбно проворчал он и по-родственному довольно увесисто отшлепал меня по шее. — Я-то уж думал, вовсе ты забыл родню… Ладно, давай, целуй.

Я ткнулся носом в двухдневную небритость его щеки и тут же унюхал, что от дяди растекается крепчайший коньячный дух. Через секунду в коридоре уже пахло, как в винном погребе. Не имея достаточного опыта в подобных расчетах, я все-таки прикинул, сколько же надо выпить, чтобы от тебя так разило, и пришел к выводу, что одна бутылка вряд ли даст такую могучую диффузию. Впрочем, следует отдать дяде должное – держался он молодцом.

— Э, а вошел-то как? — вдруг сообразил он.

Я смутился:

— Открыли…

— А, мымра эта… — догадался дядя. — И дверь, небось, на замок? — Он подергал ручку и удостоверился: – Точно!.. Третий день под замком держат… Нет, как тебе эта ведьма, малыш?

— Домработница? — боясь попасть впросак, осторожно спросил я.

Осторожность моя, как тут же выяснилось, была не напрасной. Дядя вздохнул:

— Как же! Ты только ей не скажи… Неужели я похож на человека, который стал бы держать в домработницах такую вот ведьму? Вроде пока еще из ума не выжил. Нет, брат, это мне, видишь ли, с тещей так пофартило… Эх, кабы не жена!.. А впрочем, — добавил он, — тоже, между нами, скажу тебе, ведьма преизрядная!

— А-а… — зябко протянул я (пожалуй, в моем положении это было наилучшим ответом).

— Открою тебе один секрет, — проникновенно сказал дядя. — Все женщины ведьмы. Одолели, сил никаких нет!.. Ну ладно, чего это я? Милости прошу в хоромы!

Мы прошли в хорошо обставленную гостиную. Сквозь окна с высоты птичьего полета проглядывалась Москва. Дядя хмуро покосился на телевизор, по которому показывали футбол. Как раз в эту минуту нападающий прорвался к воротам, и комментатор завопил: «Гол! Го-о-о-ол!!!»

— Болван! — сердито сказал Орест Северьянович, взял телефонную трубку и набрал номер: – Погремухин говорит. Смотришь?.. А чего ж тогда не чешешься?.. Ну, а понял – тогда действуй. Чтоб две штуки ответных до конца тайма… То-то же…

Я, между тем, разглядывал странное убранство обеденного стола. На его огромной площади, на которой без труда разместилась бы иная комнатенка, поверх белоснежной скатерти в окружении хрустальных фужеров одиноко стоял неструганный ящик с пугающим количеством бутылок, и каждая из них золотой обклейкой вокруг горлышка кричала о наивысших кровях содержимого. При этом никаких следов закуски я на столе не обнаружил.

Дядя приглушил звук в телевизоре и повернулся ко мне:

— Так о чем бишь мы?.. Да, о ведьмах моих… А чего о них, впрочем?.. Давай-ка с тобой лучше – за встречу, племянничек! — Он кивнул на ящик с коньяком: – Как думаешь, малыш, нам для начала хватит?

К ужасу своему, я понял, что он вовсе не шутит. Понял это после того, как в руке у меня очутился огромный, размером с хорошую цветочную вазу, хрустальный фужер, в который тут же перекочевало содержимое одной из бутылок. Точно такой же до краев наполненный фужер держал в руке дядя. Затем, что-то вспомнив, он прибавил звук в телевизоре – как раз в тот момент, когда мяч влетел в ворота и комментатор вопил: «Гол! Го-о-о-ол!!! Менее двух минут понадобилось команде, чтобы забить два ответных мяча!..»

— То-то же, — буркнул дядя и выключил телевизор. — Так что – давай с тобой будем, племяш! Назло им всем! — Чокнувшись со мной, он в два глотка осушил свой фужер и затем, приговаривая: «Так, так, до дна, до дна…» – проследил за тем, чтобы и я не оставил на дне ни грамма.

Оглушение дядиным могуществом было столь сильным, что не сопротивлялся ни я сам, ни мое голодное со вчерашнего вечера нутро. Естество взяло свое лишь в следующий миг – дыхание отнялось, мир рассыпался на осколки, и я почувствовал, как пол подо мной пошел кругами.

Откуда-то из бесконечного далека едва слышно проступал дядин голос:

— Никак, поперхнулся?.. — обеспокоился он. — И сколько ж раз я им, чертякам, говорил, чтобы больше мне этот «Курвазье» не поставляли – не для православных питье, заказан-то был нашенский, дагестанский. Так они ж, чертовы дети, ни шиша не держат в головах…