Книга Оракул мертвых - Валерио Массимо Манфреди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ари смотрел на него потрясенно:
— Боже мой, профессор, что вы такое говорите…
— Ари, не предавай меня, заклинаю тебя всем, что для тебя свято в этом мире, сделай, как я тебе говорю… Сделай, как я тебе говорю…
Сторож опустил голову в знак согласия.
— Если я… умру прежде, чем мы доберемся туда, отдашь письмо.
Ари снова кивнул:
— По крайней мере дайте мне этот сверток, мы положим его в машину…
Тот покачал головой.
— Но что там?
— Ты отнесешь его в хранилище в подвале Национального музея… Ключ в кармане моей куртки…
— Как вам будет угодно, профессор, не беспокойтесь, я сделаю все так, как вы говорите… Идемте, обопритесь на меня. — Ари обхватил старика рукой и вывел на улицу, а потом усадил на заднее сиденье автомобиля. Он в последний раз взглянул на профессора, прежде чем закрыть дверцу, и понял — тот не доедет до Афин. Этот человек видел смерть в лицо… Его уже ничто не спасет. Он вернулся в домик, положил на место телефонную трубку, взял письмо и быстро осмотрел помещение. Все выглядело как обычно, он не нашел никаких следов присутствия посторонних. В воздухе висел привычный запах лука и оливкового масла. Быть может, старик внезапно сошел с ума? А где он нашел тот предмет, что прижимал к груди? Ари захотелось спуститься туда, где велись раскопки, но человек, лежавший на заднем сиденье машины, умирал от ужаса и тревоги. Он закрыл дверь и вернулся к автомобилю.
— Мы уже едем, профессор. Едем в Афины… Постарайтесь отдохнуть… прилягте… Поспите, если можете.
И он включил передачу. Старик не ответил, но сзади доносилось его неверное, затрудненное дыхание: его поддерживала решимость дожить до встречи в Афинах.
Машина пронеслась по пустынным улицам деревни. Хозяин таверны видел сквозь грязные стекла своего заведения, как она промчалась мимо в облаке пыли в направлении Миссолунги. Завтра он расскажет первому же посетителю странную историю.
— Клаудио, уже поздно, я ухожу. Ты чем занимаешься? Можно пойти выпить чего-нибудь на Плаке перед сном. У нас будет компания, и…
— Нет, спасибо, Мишель, я еще останусь. Я хочу закончить с этими карточками — если б ты знал, как они мне надоели.
— Тем хуже для тебя. Я договорился встретиться с Норманом: мы подцепили парочку туристок-голландок. Пойдем выпить с ними чего-нибудь у Никоса, а потом, возможно, затащим их домой к Норману, в Кифиссию.
— О'кей, желаю вам хорошо провести время. А мне-то там что делать? Я буду третьим лишним.
— Верно, ты слишком влюблен, чтобы думать о развлечениях. А завтра ты чем собираешься заниматься?
— Видишь ли, Мишель, я слышал, завтра будет выступление в Политехническом, что-то крупное. В студенческом комитете поговаривают о баррикадах. Готовится серьезная манифестация против правительства и полиции. Кажется, ситуация в университете стала критической. Там работают подставные утки, шпионы… люди пропадают, и не знаешь, что с ними приключилось…
— Кто тебе сказал, Элени?
— Да, она. Так обстоят дела. А что?
— Ничего. Так что ты намерен делать, тоже пойдешь в Политехнический?
— Нет. Я — нет. При чем тут мы? Одно дело они, и это справедливо… Но я хочу остаться тут, ведь никогда не знаешь… Боюсь, Элени тоже будет там…
— Хорошо. Значит, увидимся завтра здесь. Спокойной ночи, Клаудио.
— Спокойной ночи, Мишель, привет Норману.
Молодой человек вышел, и вскоре послышался шум мотора его малолитражки.
Клаудио Сетти снова принялся за работу по систематизации картотеки. В какой-то момент он встал и отправился к шкафу, чтобы свериться с книгой. Покуда он ее раскрывал, на пол к его ногам упала брошюра. Он нагнулся и взглянул на издание. На обложке значилось:
Периклис Арватис
Гипотеза о некромантическом ритуале в одиннадцатой песни «Одиссеи»
Он принялся читать со все возраставшим интересом, забыв о работе над своим дипломом. Его охватило странное беспокойство, острое чувство потерянности и одиночества.
Зазвонил телефон. Он долго смотрел на аппарат, прежде чем отложить книгу и снять трубку.
— Клаудио?
— Элени, дорогая, это ты?
— Агапи му,[4]ты все еще занимаешься. Ты ужинал?
— Я собирался съесть бутерброд и продолжить.
— Мне нужно с тобой увидеться. Сегодня вечером я возвращаюсь в университет.
— Элени, не ходи, пожалуйста…
— Ты можешь ко мне приехать? Я здесь, у таверны «То Вуно». Прошу тебя.
— Хорошо. Я приеду. Пусть мне что-нибудь приготовят, я немного поем.
Он сложил записи в папку и, закрывая ее, бросил взгляд на книжицу, оставленную на столе. Какая досада, что нельзя продолжить чтение. Он убрал ее в шкаф, закрыл окно, погасил свет и вышел, натягивая на плечи армейскую куртку на искусственном меху.
Улицы были почти пустынны. Он прошел мимо агоры, где древний мрамор блестел неестественной белизной при свете луны, и вошел в лабиринт улочек старой Плаки. Время от времени между крышами и террасами проглядывала громада Парфенона, напоминавшая корабль богов, выброшенный на скалу и застрявший там, между небом и домами людей. Он добрался до площади у подножия древней Башни Ветров.
Подходя к таверне, он видел через запотевшее стекло черные волосы Элени. Девушка сидела одна, опираясь локтями о столик. Казалось, она наблюдает за тонкой струйкой дыма своей сигареты, тлевшей в пепельнице.
Он подошел к ней сзади и провел рукой по волосам. Она взяла его за руку и поцеловала, даже не оборачиваясь.
— Мне было так важно, чтобы ты пришел.
— Прости, я не хотел, чтобы ты меня упрашивала, просто мне необходимо закончить работу, я ведь собираюсь получить диплом… И это как-никак серьезное намерение.
— Конечно, серьезное. У них здесь есть долмадес, я попросила разогреть. Годится?
— О да, конечно, долмадес меня очень устраивают.
Девушка сделала знак официанту, и тот принес две тарелки и большую сковороду с кушаньем.
— Назначено на завтра.
— Элени, что значил назначено на завтра, а? Что это значит?
— Мы передадим по своему радио в университете обращение, призывая людей ко всеобщей забастовке. Правительство должно сбросить маску и показать свое истинное лицо. Выступят также студенты университетов Салоников и Патр. Мы устроим такую бучу, что о нас услышат по всей Европе.
— О Господи Иисусе, теперь ты собираешься устроить революцию… Значит, на завтра у нас революция… Во сколько, время вы тоже определили?