Книга Проклятие рода Плавциев - Данила Комастри Монтанари

— Молодец! — обрадовался Парис.

Аврелий улыбнулся, расслабившись. По правде говоря, он не очень верил, что этот его вывод соответствует действительности, но не станет же он делиться сомнениями с другом, и без того расстроенным и перепуганным.

— Чувствую, мы на верном пути, — сказал он, чтобы приободрить его. — Надо идти дальше.

— Но как? — растерялся мальчик.

— Прежде всего, нужно завладеть пряжкой, найденной в вашей с отцом комнате, и внимательно осмотреть ее.

— Как будто кто-то нам ее даст! — простонал Парис.

— Да уж, сомнительно. Но тем не менее… Поскольку вряд ли кто захочет добровольно показать ее, остается только одно — украсть! — воскликнул Аврелий, широко улыбнувшись и покровительственно приобняв друга за плечи.

* * *

Часом позже Аврелий вернулся в перистиль, где его ожидал Парис, и показал другу пряжку.

— Как тебе это удалось? — удивился Парис, восхищенно глядя на молодого Стация.

— Забрался с крыши через решетку в комнату рабов. Я не сомневался, что Аквила запер такую важную улику у себя в комнате. И действительно, она оказалась в деревянной шкатулке у кровати. Вскрыть замок не составляло никакого труда.

— А зачем тебе теперь эта пряжка? — спросил Парис, уже окончательно уверовав в успех. Все должно разрешиться самым лучшим образом, раз Аврелий взялся за это дело.

— По правде говоря, даже не представляю, — ответил молодой человек, вертя пряжку в руках. — Какая прекрасная резьба, ты не находишь, Парис?

— Лев, стоящий на задних лапах, крылатая женская фигура на фоне и надпись по-гречески NAMEO. Это знаменитый немейский лев, которого одолел Геракл, — пояснил его друг.

— Верно, но в написании ошибка. По-гречески должно быть Nemeios. Хотя вещь-то старинная и, может быть, в те времена это слово писалось именно так… Или же…

Аврелий задумался, а мальчик смотрел на него, затаив дыхание, ожидая, что же он скажет.

— Послушай, я знаю одного человека, который может многое рассказать об этой пряжке. В библиотеке Азиния Поллиона я встречал несколько раз одного забавного типа — хромой, как Гефест, и мучительно заикается. На первый взгляд кажется немного сумасшедшим, поэтому можешь себе представить, как я удивился, когда узнал, что это младший брат полководца Германика.

— Да ты что! — удивился Парис. — Германик — внук императора Тиберия, наследник Цезарей, самый известный человек в Риме. Ни одна женщина не устоит перед искушением бросить ему цветы, когда он проходит мимо, нет юноши, который не мечтал бы вступить в его легион. И чем больше Рим любит своего героя, тем с большим подозрением Тиберий и его мать Ливия относятся к нему.

— Так вот, — продолжил Аврелий разговор о младшем брате Германика. — Я говорю о том самом Клавдии,[10]которого императорская семья стыдится показать на людях. Все считают его дураком только потому, что он хромает и заикается, а я, напротив, нашел его очень славным и остроумным. Кроме того, я знаю, какие книги он читает, и думаю, он человек ученый. Возможно, о различных древностях он знает, как никто другой в Риме.

— Но тебе же приказано сидеть дома! — возразил Парис, всегда послушно выполнявший распоряжения.

— Именно поэтому и не удастся уйти через главный вход. Хрисипп думает, будто я готовлю упражнения по риторике, и велел привратнику ни в коем случае не выпускать меня. К счастью, есть и другой способ скрыться отсюда… — сказал Аврелий и знаком велел приятелю тихо следовать за ним на задний двор.

Вскоре он уже взбирался с ловкостью кота на фиговое дерево в огороде, а Парис озабоченно следил за ним.

— Постой! А если Хрисипп узнает… — попытался он остановить Аврелия, но тот уже перелез через ограду и спрыгнул в переулок.

* * *

Три часа спустя молодой человек вернулся тем же путем.

Неслышно прошел в перистиль и уже хотел подойти к двери комнаты, где его ожидал Парис, как вдруг услышал удары розги.

— Вот тебе! — гремел взбешенный наставник, хлеща розгой по худеньким плечам Париса. — И еще, и еще! — в ярости повторял он, не позволяя своей юной жертве даже прикрыться руками. — Вор, сын вора! Это ты украл пряжку из комнаты Аквилы! Чтобы не стало улики против отца, так ведь? Но не выйдет, ты скажешь, где спрятал ее, даже если мне придется для этого содрать с тебя кожу!

— Хватит! — вмешался Аврелий, вставая между ними. — Оставь его, Хрисипп. Это сделал я.

— Ты, несчастный? — взревел наставник. — Зачем тебе это понадобилось?

— Хочу доказать невиновность Диомеда, — объяснил Аврелий.

Наставник, позеленев от злости, с размаху ударил его розгой.

— Уже три часа, как я ищу тебя! Где ты шатался? Уж я поубавлю у тебя спеси, наглый сопляк! — закричал он, снова ударяя его.

Юный Стаций даже не попытался защититься. Оставаясь невозмутимым и позволив ударить себя прямо в лицо, он только пристально, с холодной решимостью посмотрел на учителя. Стерпев еще несколько ударов, он, пылая гневом, бросился к Хрисиппу и выхватил у него розгу.

— Ударишь еще раз — убью, — спокойно произнес он.

— Ах ты, негодяй! Я, значит, для тебя не авторитет! Пока носишь эту штуку, — Хрисипп указал на детскую подвеску на шее ученика, — ты должен полностью подчиняться мне! Хозяин требует, чтобы, когда он вернется, ты встретил его как примерный сын, смиренный и почтительный. В день твоего рождения, в следующие нундины,[11]ты должен произнести перед гостями отличную речь. Осталась всего неделя, а ты еще не написал ее. Отец спустит с тебя шкуру, если не напишешь!

— Но и с тебя, Хрисипп, он тоже спустит шкуру, — рассмеялся мальчик.

— Отдай розгу, или все расскажу отцу. Он-то знает, что делать с непокорными! Не видел разве, как он сам клеймил каленым железом беглых рабов? А одного даже на крест отправил… Не дашь сам по-хорошему, велю слугам отнять! — пригрозил безжалостный наставник, направляясь к юноше, по-прежнему неустрашимо, с вызовом смотревшему на него.

Тут дверь открылась, и на пороге появился Умбриций, секретарь хозяина, с трагическим выражением лица.